Сотрудник ЧК - [49]

– Что за уголки?

– Вот того не знаю. Все слухами пользуюсь.

– А какие слухи?

– Болтают люди… Так ведь слух – что? Воздушная ткань. Пролетел – и нет его.

– Что же про него сейчас говорят?

– Разное… Все разве упомнишь! Память уже не та…

Дьячок начал путать. Больше от него ничего нельзя было добиться.

Несколько позже задержали мельника, который когда-то имел дела с Марковым-старшим. От него узнали, что, по некоторым сведениям, Марков-сын скрывается в Алешках или поблизости от них.

После всех этих допросов в представлении Алексея Марков начал вырастать в еще более значительную фигуру, чем ему казалось раньше. Было очевидно, что два года и для него не прошли даром. Он заматерел, превратился в опытного, испытанного врага, избравшего совершенно определенную область деятельности: подполье, шпионаж. При Крамове Марков проделывал самую трудную работу, связанную с постоянной опасностью, а сам все время оставался в тени. И Алексей не был склонен объяснять это простой осторожностью, вернее, не только ею. «Скромность» Маркова была для него свидетельством того, что Марков – враг по вдохновению, упориый и последовательный, не выбирающий средств и на все готовый…

Отряд Филимонова вернулся в Херсон в сентябре. На трех телегах везли арестованных, на четвертой – раненых бойцов. Филимонов тоже был ранен, но сесть на телегу не пожелал. В Херсоне его сняли с седла и на руках отнесли в госпиталь.

Алексей так устал, что по приезде лишь с большим трудом смог отчитаться перед Величко. Домой он не пошел, а лег в дежурке на лавке и как убитый проспал до следующего утра. Проснувшись, сходил в столовую и затем поднялся к себе.

Воронько еще не приезжал. В их комнате расположился Федя Фомин. Он допрашивал пленных. Кубанка его была надвинута на брови, что должно было придать суровое выражение его румяному лицу. На столе в боевой готовности лежал револьвер.

Трое пленных переминались с ноги на ногу возле двери, ожидая своей очереди, и с почтительным испугом разглядывали грозного чекиста; четвертый топтался перед столом. Это был невзрачный мужичонка в английской шинели, висевшей на нем, как на палке.

Увидев Алексея, Федя обеспокоился.

– Эге, приехал! – как-то уж слишком радостно закричал он. – Выполнил сложное боевое задание? Подавил местную контрреволюцию?

Пленные вытаращились на Алексея, решив, что перед ними очень важная шишка красной ЧК.

Не давая удивленному таким приемом Алексею ответить, Федя объяснил;

– Пришлось занять твой кабинет: у меня в комнате сейчас нельзя, там очень секретное одно дело… – И, повернувшись к пленным боком, усиленно заморгал ему левым глазом: помалкивай, мол.

Никакой комнаты, даже постоянного места у Феди не было, и он боялся, как бы Алексей нескромным замечанием не уронил его авторитета. Алексей это понял и промолчал.

Федя, надо заметить, высоко ценил его сдержанность, особенно после поимки сигнальщика: Алексей никому не сказал, что в ту ночь Федя упустил Крученого. А так как один шпион был все-таки пойман, то и честь этой операции делилась ими поровну.

Видя, что со стороны Алексея его авторитету не грозит никакой опасности, Федя уверенно продолжал допрос:

– Из каких будешь, Петр Киселев?

– По крестьянству мы, – гундосо отвечал пленный,

– Ты в нас стрелял?

Пленный потупился.

– Говори, как на духу! Не бойся.

– Стрелял.

– Зачем стрелял?

– Приказали.

– Кто приказал?

– Взводный, кто…

Пронзительно глядя на него, Федя повысил голос:

– А ты знал, что стреляешь в Советскую власть, в твою же родную крестьянскую власть?

– Знал.

– Так зачем стрелял?

– Да приказали же!

– А ты понимаешь, – врастяжку спросил Федя, – что тебе за это следует?

Пленный посмотрел на носки ботинок, помялся и неуверенно проговорил:

– Расстрелять меня, потому, правда, не знал…

– А! – удовлетворенно усмехнулся Федя – Понимаешь, что расстрелять за это мало! Ну так ступай. В другой раз разбирайся! Иди по коридору налево, последняя дверь, к товарищу Павликовичу. Он тебя определит куда надо…

Допросив подобным образом остальных пленных, Федя отпустил их и, сразу утратив солидность, бросился к Алексею:

– Здорово, Лешка! Приехал… Целый? – говорил он, ощупывая Алексея, точно не веря, что это на самом деле он, из плоти и крови.

– Ты что здесь наделал, чакист? – сказал Алексей, указывая на вороньковские книги, с которых была снята дерюжка.

– А что! Я только посмотрел.

– Погоди, приедет Воронько, он тебе пропишет ижицу!

Федя пренебрежительно свистнул:

– Сегодня не приедет, а завтра я – фьють, и ищи-свищи!

– Что такое?

– Уезжаю на ответственное задание! – торжественно объявил Федя.

– Куда?

– В Алешки. Целую группу посылают и меня тоже.

– Зачем?

– В Алешках контра расходилась. Наших из-за угла бьют. Одним словом, надо все разоблачить. Самых боевых ребят отобрали. Я, между прочим, не напрашивался, меня Величко назначил.

– Правда?

– Ну вот, стану я врать!

Алексей побежал к Величко.

– Верно, что в Алешки едет группа?

– Едет.

– Отпустите меня с ними, товарищ Величко!

– Там людей достаточно.

– Товарищ Величко, арестованный Серденко, мельник, показывает, что Крученый сейчас в Алешках. Прошу разрешить мне продолжить это дело.

Величко смял пальцами нижнюю губу, подумал.