Сотниковцы. История партизанского отряда - [7]

Около десяти вечера 27 января наш отряд подошел к болоту Соколий Мох и начал приближаться к железнодорожному полотну. Разведчики – впереди. Мы вслед за ними дошли до полотна, где был маленький мостик через ручей, благополучно миновали железную дорогу и уже продвинулись метров на восемьсот в глубину обороны немцев, как вдруг тишину пронзил крик:

– Хальт! Хальт!

Мы залегли. Немцы выпустили в нашу сторону несколько автоматных очередей, но они не причинили нам вреда. Алексей Иванович дал указание произвести разведку. Армейские и наши разведчики двумя группами по два человека поползли вперед.

Потянулись томительные минуты ожидания. Хотя мы были одеты в шубы, ватные брюки и валенки, все очень скоро стали замерзать. Но двигаться нельзя – должна быть полная тишина. Немцы иногда постреливали в нашу сторону, троссирующие пули летели высоко, мы их не опасались. Через некоторое время вернулись разведчики и доложили, что мы, оказывается, столкнулись с группой немцев в количестве 50–60 человек, направлявшихся к переднему краю.

Немцы, как и мы, залегли и выжидали. Алексей Иванович принял решение группами по два-три человека начать отход. Подниматься на ноги было опасно, и мы медленно, по-пластунски, стали отползать. После долгого лежания на снегу руки и ноги закоченели и плохо слушались.

Добравшись до железной дороги, мы по канаве под насыпью перебрались на другую сторону. Когда отошли метров на двести, несколько бойцов поднялись на ноги, но тут же были обстреляны немцами. Им пришлось снова залечь и ползти. Обстрел продолжался до тех пор, пока мы, где ползком, а где короткими перебежками, не удалились от передовой километра на полтора в лес. Вскоре сделали привал, проверили, все ли на месте. Оказалось, что раненых нет, зато обмороженных было порядочно. Я обморозил пальцы на руках и ногах, но, к счастью, не очень сильно. У некоторых были пробиты пулями шубы и маскировочные халаты.

* * *

Еще одну попытку перейти линию фронта наш отряд предпринял северо-восточнее Чудово, где река Оскуя впадает в реку Волхов. Но и она оказалась безуспешной. Мы снова вернулись в Жихарево.

Через несколько дней нам было приказано переехать в Будогощь. На этот раз мы поездом, в товарных вагонах, доехали до Тихвина, где и заночевали. Тихвин был одним из первых городов, освобожденных от гитлеровцев. Утром мы всем отрядом ходили смотреть на разбитую немецкую технику. Как знать, быть может, в предстоящих боях нам не раз придется встретиться с ней.

До станции Будогощь добрались на попутных автомашинах. Здесь нас разместили в овощехранилище. Помещение немного темное, но теплое и сухое. Для отопления были приспособлены железные бочки, которые мы использовали для приготовления пищи.

Жили мы здесь с неделю, а потом нас переправили в район станции Мясной Бор на железной дороге Ленинград – Чудово – Новгород, к реке Волхов. По пути отряд на короткое время останавливался в Малой Вишере, где нам пополнили запасы продовольствия, снаряжения и боеприпасов. Начальник оперативной группы Ленинградского штаба партизанского движения на Волховском фронте П. Р. Шевердалкин уточнил нам задание: пройти в районе Мясного Бора, где в январе 1942 года войска Волховского фронта прорвали оборону немцев, и перейти линию фронта где-нибудь в районе Тесово-Нетыльских торфоразработок или на стыке Новгородского и Оредежского районов, населенные пункты которых уже были освобождены.

В начале февраля мы то пешком, то на попутных машинах, то на лошадях добрались через Мясной Бор до деревни Финев Луг, находящейся рядом со станцией Рогавка на железной дороге Ленинград – Слуцк – Новгород. В деревне разместились на ночлег. Уже порядком привыкнув к правилам кочевой жизни, сразу же приступили к приготовлению пищи. Было решено концентраты гречневой каши поберечь, а расходовать крупу, которую нам выдали в Малой Вишере.

Юра Чернявский попросил Ковенькина:

– Ваня, свари-ка кашу, да побыстрей, мне скоро к командиру надо идти.

Ване второй раз говорить не нужно. Взял он свой котелок, налил воды, насыпал крупы и поставил на плиту. Дрова были уже заготовлены, поэтому никаких неприятностей он не предвидел – сиди дрова подбрасывай да кашу помешивай.

Прошло полчаса, мы с Юрой спрашиваем у Ковенькина:

– Ну как, готова каша?

В ответ слышим раздраженное ворчание:

– А черт бы ее задрал, эту проклятую крупу, какая была, такая и остается. Уж на что рис, так и тот бы за это время разварился.

Вздохнув, Чернявский пошел к командиру голодным. А мы с Ковенькиным стали доваривать злополучную кашу. Вскоре пришел Леша Рыжов. Он уже от кого-то прослышал, что Ковенькин никак не может кашу сварить. И сразу с невинной улыбкой – к нему:

– Ты что, Ваня, решил покутить и друзей накормить? Да ты никак чем-то расстроен?

– Будешь тут расстроен, когда сорок минут варю, а ничего не варится.

– Эхе-хе. А ты знаешь, что ты варишь?

– Как что? Крупу варю.

– Так это же шрапнель, а не крупа. А ты – «крупу варю».

Тут уже Ковенькин недоуменно уставился на Рыжова, который как ни в чем не бывало продолжал:

– Это мой отец так называл перловую крупу, а ты, голова садовая, жил у себя в Белоруссии и об этом даже не слыхивал.