Соска - [49]

— Это здесь, — сказал через плечо Серебристый, легко взбегая по ступенькам. — Неужели не помните?

Дмитрий Сергеевич грустно покачал головой.

Он плелся по каким-то длинным коридорам с дверьми, смотрел, как играют блестящие складки на комбинезоне его провожатого, и думал.

Ему никак не удавалось вникнуть в суть, отвлекали глупые детали. Например, женщина с батоном. Она явно играла роль… Плевать на женщину, она не суть! А голубь с датчиком? А кончик светика? А «Москвич», названный «Победой»? Не то, все не то, не суть! Самое обидное было то, что суть эту Дмитрий Сергеевич знал, но забыл. Точно знал, что знал и что забыл. А неплохо было бы вспомнить. Тогда все встало бы сразу на свои места: и пустынность города, и таблички на предметах из необыкновенного материала, и разметка в кафе, да и само кафе…

Дмитрий Сергеевич явственно ощутил на дне желудка неприятный осадок, смешанный с усталостью. Осадок, смешанный с усталостью. Смешанный. С…

На дверях, мимо которых они с Серебристым проходили, имелись пояснительные бумажки, пришпиленные кнопками. Некоторые из них не могли не привлечь пыткий ум Дмитрия Сергеевича; «Рыбы морские пресноводные», «Обезьяна в свинце», «Алкоголики. Разные стадии», «Осужденные без нарушений», «Осужденные с нарушениями», «Особый случай»…

В некоторые из дверей Дмитрий Сергеевич робко заглядывал.

Серебристый останавливался, осуждающе качал головой и красноречиво смотрел на часы.

В комнате с «Обезьяной в свинце» Дмитрий Сергеевич увидел канат с привязанной к нему покрышкой. Покрышка раскачивалась. Рядом сидела обезьяна в серебристом костюме, таком же, как у Серебристого. Открытой оставалась только морда, которой она ела банан.

— Морду закроют перед началом эксперимента, — пояснил Серебристый, — кстати, надо бы не забыть.

Он на мгновение скрылся в комнате, затем появился с бананом в руке.

— Держите! Да берите, не стесняйтесь! Это самый настоящий банан. Доставали через «Березку» особого отдела.

Он протянул Дмитрию Сергеевичу банан и предложил продолжить путь.

«Как ему с обезьяной, наверное, жарко в этих костюмчиках!» — подумал Дмитрий Сергеевич, довольно ехидно.

Из комнаты «Алкоголики» в облаке перегара вышел лохматый мужик, яростно икнул и побрел по коридору. Пока дверь за ним закрывалась, до Дмитрия Сергеевича долетел стук костяшек домино, пьяные голоса и звон бутылок.

Перед комнатой «Особый случай» Дмитрий Сергеевич вновь не утерпел.

Он предельно осторожно — никогда не знаешь чего ждать от особого случая! — открыл дверь и, досчитав до трех, просунул голову внутрь.

Ничего особенного в комнате не оказалось. Крепкий мужик в домашних трениках сидел на кровати. Рядом с ним, поперек кровати, на животе лежала девица с голым задом. Дмитрий Сергеевич осмотрел комнату, но ничего, кроме потрескавшейся штукатурки, не увидел.

— Какой вы все-таки любопытный, Дмитрий Сергеевич! — воскликнул Серебристый.

Дмитрий Сергеевич смущенно пожал плечами. Пройдя несколько шагов, он остановился перед дверью с надписью «Комары и другие кровососущие».

— Извините… А можно я еще сюда загляну? И все.

— А давайте не будем, а? — тоном как будто соглашался ответил Серебристый.

Дмитрий Сергеевич послушно поплелся дальше.

Через несколько шагов Серебристый остановился.

— Вот здесь. Здесь свободно, — сказал выпивший несколько красненьких и распахнул дверь с надписью «Сложный психический больной».

В маленькой, необыкновенно уютной и прохладной комнатке оказались кресло, лампа, разложенный диванчик с тумбочкой. Дмитрий Сергеевич сразу же почувствовал себя как дома. Все здесь было знакомо и мило взгляду.

У Дмитрия Сергеевича Лазарева (Цезаря) разом засаднило обгоревшее на солнце лицо, зачесались плечи, заныли локти и колени, защипались губы, повсюду закололся песок.

— На улице «Москвич», а написано «Победа», — пробормотал он и широко зевнул.

Затем сделал два шага и провалился сквозь диванчик в какую-то пустоту. Он действительно сильно утомился от ползания по пустырю.

Серебристый озабоченно нахмурился и сказал в сторону лампы:

— На «Москвиче» табличка «Победа». Игнатьев.

Посмотрел на часы. Подошел к радио на стене и убрал громкость. Подумал снять с Дмитрия Сергеевича пыльные одежды, но увидел кеды и передумал. Тихо вышел.

— …талось два часа ровно… — слабо-слабо донеслось с улицы.

Там по-прежнему бесновалось солнце, дымился свежий асфальт и было тихо-тихо, как только может быть в преддверии чего-то ужасного.

В белой развевающейся одежде босоногий Дмитрий Сергеевич шел по теплым булыжникам мостовой, вниз по улице, туда, к прохладе фонтана. Город, мертвый, но мертвый не страшно, а тихо, умиротворенно мертвый, пах мокрой пылью и полусухим бельем. Дмитрий Сергеевич спустился к фонтану, обошел вокруг, пощупал белый мрамор. Сел на маленькую скамеечку, кстати оказавшуюся незанятой, и под прохладное журчанье уснул, сладко, глубоко, беспробудно. Он проспал один час и сорок пять минут.

Разбудила Дмитрия Сергеевича женщина.

— Осталось пятнадцать минут, — торопливо сказала она. — Сейчас объявляют каждые пять минут. У вас, наверное, выключено радио. Вы не буйный?

— Кажется, нет… — Дмитрий Сергеевич сладко зевнул.