Сошествие во Ад - [57]
Этим летом на Холме многие чувствовали себя неважно. С тех пор как миссис Сэммайл во время спектакля упала в обморок, ее больше не видели. Тогда кто-то предложил подвезти ее домой на машине, но она отказалась.
Миртл Фокс, хотя и доиграла пьесу, ушла домой в слезах и с тех пор слегла. У нее началась бессонница, сменившаяся нервным расстройством. Вызвали врача, но он не смог помочь. Она перепробовала кучу лекарств, но ни одно не принесло пользы. Иногда она задремывала ненадолго, но тут же просыпалась и опять плакала. «Это все от возбуждения», — поставила диагноз ее мать, а соседи начали поговаривать, что виной всему пьеса Стенхоупа.
Лоуренс Уэнтворт отсиживался дома, даже слуги видели его нечасто. Шторы в его кабинете никогда не открывались. «Это не по-людски», — говорила его горничная соседской горничной.
Некоторые актеры и зрители подхватили то, что обычно называли местной эпидемией гриппа. Жаркое солнце, холодные ветра, нервы или инфекция были тому виной, но здоровье обитателей Холма расстроилось.
Впрочем, не у всех. Адела и Хью составляли исключение. Хью не изменяла всегдашняя энергичность. Адела, хотя и страдала от жары, летних гроз и подавленного настроения, стоически переносила свои недомогания на ногах. К ее сожалению, Паулина не смогла сдержать обещание и поговорить со Стенхоупом — тот куда-то уехал сразу после спектакля. Паулина без энтузиазма обещала Аделе поговорить с ним при первой возможности.
— Пойми, — говорила Паулина, — я ведь не могу выбить из него обещание палкой. Если, как ты говоришь, это важно для всех, ну и поговорила бы сама. Другое дело, если ты для себя стараешься, тогда, конечно, неудобно…
— Я же тебе сказала: я обо всех вас думаю! — раздраженно выкрикнула Адела и ушла.
Укрощение Хью тоже пришлось отложить. Этот увалень так и не сделал ей формального предложения, а без него вступать в бой было затруднительно. Чтобы не спугнуть добычу, Аделе приходилось держаться в более жестких рамках, чем она привыкла.
Однажды вечером, дня через два-три после похорон Маргарет Анструзер, они гуляли по Холму. Возвращаясь, они случайно выбрали дорогу, идущую мимо ворот кладбища. Покосившись на ворота, Хью лениво сказал:
— Паулина, наверное, уедет. Бабушка умерла, что ей здесь делать…
Адела как-то не думала об этом.
— Может, и останется. Переедет в дом поменьше или еще куда-нибудь. По-моему, она не собиралась уезжать.
— Ты не ходила на похороны, дорогая? — спросил Хью.
— Конечно, нет, — ответила Адела. — Терпеть не могу расстраиваться. — Как бы в доказательство она задержалась, заглядывая в ворота. — Их здесь так много, — добавила она.
— Да, как ни закрывай глаза, а не заметить их трудновато.
— Я вообще ни на что не закрываю глаза, — почти огрызнулась Адела. — Слава богу, мы теперь избавились от всех этих церковных обманов. Главное — правда, все остальное не так важно. Если человек умер, значит, он умер, вот и всё.
— А что всё-то? — неожиданно спросил Хью. — Я, например, не знаю. Смерть — это, конечно, факт, но непонятный же. А насчет загробной жизни… знаешь, это для тех, кто помечтать любит.
— Я тоже терпеть не могу этих разговоров, — сказала Адела. — Правда, иногда думаешь: хорошо бы что-нибудь случилось… ну, такое, необычное…
— Я, когда думаю, четко устанавливаю себе пределы, — сказал Хью, обнимая ее за плечи. — Допустим, отсюда и до твоего дома я буду думать, что хорошо бы случилось что-нибудь этакое необычное, похожее на пятьдесят тысяч фунтов в год. И так я думаю до твоего дома, а потом перестаю это делать.
— Что, совсем перестаешь? — недоверчиво спросила Адела.
— Ну, зачем же — совсем? Нет, дальше я сосредоточиваюсь на мысли, что хорошо бы к тем пятидесяти прибавить еще столько же. Заметь, никаких фантазий о несметных сокровищах! Люблю определенность.
Адела покачала головой.
— Я тоже мечтаю о вполне конкретных вещах, — сказала она. — Только мне кажется, что я эти вещи вижу в несколько ином свете. Они и настоящие, и не совсем. Ну, как искусство…
Едва прозвучало слово «искусство», как голос совсем рядом произнес:
— Позвольте мне вас переубедить, мисс Хант.
Адела подпрыгнула от неожиданности, оглянулась и увидела Лили Сэммайл.
Вплотную к этой части кладбищенской ограды стоял сарайчик высотой не более человеческого роста. Вход в него закрывала грубо сколоченная покосившаяся дверь. Постройка выглядела старой, если не сказать древней. Бессчетные зимы и ветра оставили на ее стенах многочисленные следы. В таких пристройках обычно хранят садовые инструменты.
Возле двери сарайчика стояла Лили Сэммайл. Она тронула Аделу за руку, и девушке показалось, что по коже провели наждаком. Голос был под стать рукам — такой же шершавый. Адела отдернула руку и прижалась к Хью.
Некоторое время все трое смотрели друг на друга. Молодые люди не сразу заметили удивительно неряшливую одежду, растрепанные пепельные волосы и почти такие же пепельные щеки.
— Все приходит и уходит. То, чего вы хотите — прах!
— Да ну, миссис Сэммайл! Зачем нам прах? Мы оба хотим гораздо большего, — непринужденно сказал Хью.
— Вы-то — может быть, а вот она — нет. Я могла бы помочь вам выучить свою роль…
В романе «Тени восторга» начинается война цивилизаций. Грядет новая эра. Африканские колдуны бросают вызов прагматичной Европе, а великий маг призывает человечество сменить приоритеты, взамен обещая бессмертие…
Сюжет романа построен на основе великой загадки — колоды карт Таро. Чарльз Вильямс, посвященный розенкрейцер, дает свое, неожиданное толкование загадочным образам Старших Арканов.
Это — Чарльз Уильямc. Друг Джона Рональда Руэла Толкина и Клайва Льюиса.Человек, который стал для английской школы «черной мистики» автором столь же знаковым, каким был Густав Майринк для «мистики» германской. Ужас в произведениях Уильямса — не декоративная деталь повествования, но — подлинная, истинная суть бытия людей, напрямую связанных с запредельными, таинственными Силами, таящимися за гранью нашего понимания.Это — Чарльз Уильямc. Человек, коему многое было открыто в изощренных таинствах высокого оккультизма.
Это — Чарльз Уильяме Друг Джона Рональда Руэла Толкина и Клайва Льюиса.Человек, который стал для английской школы «черной мистики» автором столь же знаковым, каким был Густав Майринк для «мистики» германской.Ужас в произведениях Уильямса — не декоративная деталь повествования, но — подлинная, истинная суть бытия людей, напрямую связанных с запредельными, таинственными Силами, таящимися за гранью нашего понимания.Это — Чарльз Уильяме Человек, коему многое было открыто в изощренных таинствах высокого оккультизма.
Это — Чарльз Уильямc. Друг Джона Рональда Руэла Толкина и Клайва Льюиса.Человек, который стал для английской школы «черной мистики» автором столь же знаковым, каким был Густав Майринк для «мистики» германской. Ужас в произведениях Уильямса — не декоративная деталь повествования, но — подлинная, истинная суть бытия людей, напрямую связанных с запредельными, таинственными Силами, таящимися за гранью нашего понимания.Это — Чарльз Уильямc. Человек, коему многое было открыто в изощренных таинствах высокого оккультизма.
Неведомые силы пытаются изменить мир в романе «Место льва». Земная твердь становится зыбью, бабочка способна убить, птеродактиль вламывается в обычный английский дом, а Лев, Феникс, Орел и Змея снова вступают в борьбу Начал. Человек должен найти место в этой схватке архетипов и определиться, на чьей стороне он будет постигать тайники своей души.