Сошёл с дистанции - [6]

Стихия действительно разыгралась. Когда Долли спустилась вниз, то с большим трудом смогла выйти на крыльцо. Небо до самого горизонта приобрело зловещий медно-жёлтый оттенок, над головой завывал в бесовской злобе ветер, стремясь разметать по кусочкам сгрудившиеся в кучу в своём беспорядочном бегстве облака. На ближнем к дому поле фермер Фостер вместе с тремя или четырьмя работниками с помощью жердей и верёвок пытался закрепить длинный высоченный стог. Простоволосые, с развевающимися по ветру бородами, метались они вокруг в почти безнадёжной попытке спасти сено. Задержав на мгновение взгляд на этой сцене, Долли наклонила голову, пригнула плечи и решительно зашагала против ветра наискосок через поля, придерживая одной рукой соломенную шляпку на голове.

Рабочим местом Адама Уилсона был строго определённый участок на ближнем к ферме склоне мелового карьера. Туда-то и направила свои стопы девушка. Адам издалека заметил изящную, стройную фигурку, с хлопающими на ветру юбками и вьющимися шляпными ленточками, и сразу пошёл навстречу, забыв даже положить на место белый от мела тяжёлый лом, который так и остался у него в руке. Впрочем, следует признать, что молодой человек отнюдь не спешил, всем своим видом изображая несправедливо обиженного и избегая встречаться с девушкой взглядом.

— Доброе утро, мисс Фостер.

— Доброе утро, мистер Уилсон. Между прочим, если вы всё ещё сердитесь на меня, я думаю, мне будет лучше вернуться домой.

— Я вовсе не сержусь, мисс Фостер. Напротив, я чрезвычайно польщён, что в такую погоду вы сочли возможным заглянуть сюда.

— Я только хотела сказать вам… Я хотела попросить прощения за вчерашнее. Я, наверное, обидела вас вчера, но, поверьте мне, Адам, у меня и в мыслях не было насмехаться над вами. Честное слово! Это у меня просто такая манера разговаривать, вы же знаете. А если вы на меня больше не сердитесь, то это очень благородно и великодушно с вашей стороны.

— Боже! О чём вы говорите, Долли! — воскликнул Адам, засиявший от радости при таком повороте дел. — Да если бы я не любил вас так сильно, стал бы я волноваться из-за того парня? Какое мне дело, что он там говорит или чем занимается? Если бы только мне твёрдо знать, что для вас я значу больше, чем он…

— Но это так, Адам.

— Благослови вас Господь, Долли, за ваши слова! Если бы вы знали, какую тяжесть сняли с моего сердца! Послушайте, сегодня мне необходимо уехать в Портсмут по делам фирмы, но завтра вечером я к вам обязательно приду.

— Очень хорошо, Адам. Я буду ждать… Боже! Что там такое?!

Со стороны фермы донёсся душераздирающий треск и грохот, затем послышались отчаянные крики людей.

— Стог обрушился, и кого-то задавило! — воскликнула Долли, и, не сговариваясь, молодые люди бросились бегом вниз по склону к месту происшествия.

— Папа! Папочка! — задыхаясь, кричала на бегу девушка.

— С ним всё в порядке! — крикнул в ответ её спутник. — Я вижу его. Лежит кто-то другой. Они поднимают его. А вон кто-то ещё бежит как сумасшедший. За доктором, должно быть.

Бегущий батрак поравнялся с Адамом и Долли.

— Не ходите туда, мисси, — закричал он, — не стоит вам смотреть на раненого!

— Кто ранен?

— Это Билл. Когда стог начал падать, его задело опорной жердью, да так неудачно — прямо по хребту. Сдаётся мне, он уже помер, а ежели не помер, то протянет недолго. А меня послали за доктором Стронгом.

С этими словами он вновь пригнул голову и ринулся дальше по дороге.

— Бедный Билл! Слава богу, что это не отец!

Молодые люди как раз добрались до границы поля, на котором произошёл несчастный случай. Обвалившийся стог раскинулся по земле бесформенной грудой, из которой торчала длинная толстая жердь, прежде поддерживавшая брезент, которым стог покрывали на случай дождя. Четверо мужчин мелкими шажками продвигались к дому, таща на полусогнутых плечах импровизированные носилки с пятым. Предсмертная бледность не смогла смыть краску глубоко въевшегося в его лицо загара, и со стороны казалось, будто это и не человек вовсе, а большой ком земли, которую он всю жизнь обрабатывал. Раненый не шевелился и переносил муки безмолвно, с тупой покорностью вьючного животного. Та же покорность судьбе читалась во взгляде несчастного, устремлённом в пространство из-под полуприкрытых век. Дышал он неровно, но ни крика, ни стона не срывалось с побелевших губ. Было что-то нечеловеческое, почти животное, в этой абсолютной пассивности. За всю свою жизнь он не встретил сочувствия у окружающих и не искал его и теперь, на пороге смерти, больше напоминая в эти минуты сломанный инструмент, чем человеческое существо.

— Могу я чем-нибудь помочь, отец?

— Нет, девочка моя. Да и не место тебе здесь. Я уже послал за доктором — скоро прибудет, наверное.

— Куда его несут?

— На сеновал, где он обычно спит.

— Я считаю, что его следует перенести в мою спальню, папочка.

— Что ты, дочка! Лучше уж не вмешивайся в это дело.

Как раз в этот момент носильщики проходили мимо, и раненый услыхал великодушное предложение девушки.

— Большое спасибо вам, мисси, — прошептал он, словно обретя на мгновение жизненные силы, но тут голова его безжизненно откинулась, и бедняга снова вернулся в прежнее состояние полного ступора.