Сошедший с рельсов - [8]

– И часто это случается? – спросил Чарлз.

– Что? – не поняла она.

– Такие неприятности с вами.

– Раз или два. Бунтовала против авторитетов.

– Это ваше определение?

– Нет – их. Я называла это просто надраться.

– Авторитеты – ваши родители?

– Да. И военный психиатр, к которому меня заставляли ходить.

– И как это было?

– Вам когда-нибудь приходилось общаться с военным психиатром?

– Полная некомпетентность? Преступная небрежность в лечении больных? Нет.

Лусинда рассмеялась:

– Я же говорила, вы забавный.

«Ну конечно, обхохочешься».

– Позвоните и расскажите об этом моим заказчикам.

– Непременно. Как дела на работе?

– Прекрасно.

– Вы говорили, что занимаетесь… Рекламой?

– Рекламой.

– И как дела у нас нынче с рекламой?

– Бывают хорошие деньки, бывают плохие.

– И?

– "И"?

– Как насчет сегодня?

– Меня убьют – просто разотрут в мелкий порошок.

– Давайте, продолжайте. Вы пожалуетесь на свои неприятности, я на свои. Честная сделка.

И черт побери, он все ей рассказал!

Сначала решил признаться, что у него небольшие проблемы с заказчиком, но, начав, не сумел остановиться. Слушал себя и изумлялся, до чего же разоткровенничался насчет недавнего Sturm und Drang[7] в их конторе. Негодующая Эллен Вайшлер. Гнусный предатель Элиот. Несправедливость всего, что случилось.

Чарлз думал, она в какой-то момент его остановит. Скажет: «Ну хватит» или «Неужели так нужно об этом рассказывать?» – или вообще высмеет.

Но ничего подобного. Лусинда внимательно его выслушала. А когда он закончил, сказала:

– А считается, брокерам хуже всех.

– Не знаю, почему я вам все это рассказал. Простите, – смутился Чарлз. Хотя извиняться было в принципе не за что. Ощущал ли он неловкость? Естественно. Но в то же время ощущал некое облегчение. Словно избавился от вчерашней тухлятины и снова обрел способность принимать пищу.

А Лусинда не только выслушала. Она коснулась рукой его правого плеча. Ободряюще пожала, успокаивающе потрепала, по-сестрински стиснула.

– Бедняга.

И Чарлз невольно подумал, что на некоторые клише люди с презрением смотрят исключительно из зависти. Например, «ее прикосновение пронзало, словно током». О подобном выражении скажут: «Абсолютная белиберда». Но только те, кто не может в данный момент это испытывать. Хотя таких людей подавляющее большинство. Но ее прикосновение на самом деле электризовало – тело Чарлза гудело, как высоковольтная линия, протянутая над сухой равниной Канзаса.

Поезд ворвался в тоннель под Ист-Ривер. «Тоннель любви», – подумал Чарлз и на секунду испугался, как бы не наклониться к Лусинде и не совершить глупость.

Такую, за которую его уведут с платформы Пен-стейшн в наручниках.

А затем произошло нечто неожиданное.

В вагоне стало темно, хоть выколи глаза. Свет померк моментально, как обычно, когда состав попадал под Ист-Ривер. Чарлзу показалось, что он сидит в темном кинотеатре и ждет, когда на выручку поспеет фосфоресцирующее мерцание экрана. Или что-нибудь иное. Он чувствовал в темноте ее запах. Сирень и мускус.

И вдруг ухом ощутил ее дыхание. Губы Лусинды приблизились настолько, что можно было их поцеловать. И они что-то шептали.

Свет вспыхнул и сразу погас, вагон погрузился в призрачные сумерки.

Ничто не изменилось.

Упорный извращенец напротив по-прежнему пялился на ляжки Лусинды. По другую сторону прохода дремала женщина со вздутыми от варикоза венами на икрах. Дальше сидели худощавый банкир, школьник, согнувшийся над учебником, стенографистка, бережно держащая в руках распечатку протокола судебного заседания.

Ничто не изменилось, только Лусинда смотрела вперед. Уж не собиралась ли она опять уткнуться в газету – ознакомиться с положением дел на АМЕКСе[8], свериться с индексом НАСДАК[9] и заодно просмотреть зарубежные индексы и цены на муниципальные акции?

Чарлз немного подождал, не вспомнит ли она о нем, и принялся смотреть в окно. Поезд проезжал мимо огромного плаката: "Затеряйтесь на «Виргинских островах»[10]".

На подъезде к платформе Пен-стейшн Чарлз спросил у Лусинды, не могли бы они как-нибудь вместе пообедать.

* * *

Ты самый сексуальный мужчина из всех, кого я когда-либо встречала.

Вот что Лусинда прошептала ему на ухо в тоннеле любви.

Сошедший с рельсов. 7

– Назови-ка мне семь бейсболистов, – покосился на него Уинстон, – чтобы у каждого было по сорок или больше круговых пробежек и в фамилиях по одиннадцати букв.

– Ястржемский, – не задумываясь ответил Чарлз, вспомнив звезду бостонской команды – здешнего парня, выросшего на картофельной ферме Лонг-Айленда.

– Ладно, – отозвался Уинстон и загнул палец. – Первый.

Уинстон Бойко служил в почтовой экспедиции. Он был бейсбольным фанатом и хорошим рассказчиком.

И захаживал в кабинет Чарлза с тех пор, как впервые увидел его в выцветшей рубашке клуба «Янки».

– Вы что-нибудь хотите? – спросил его тогда Чарлз.

– Да, – ответил Уинстон. – Не могли бы вы подсказать первоначальный состав «Янки», сезон семьдесят восьмого года?

Чарлз вспомнил всех, кроме первого полевого игрока Джима Спенсера. И с этого началась их дружба. Или что-то вроде того.

Чарлз не знал, где живет Уинстон, есть ли у него жена или девушка. Их приятельские отношения основывались на трепе о бейсболе – по десять минут в день, когда Уинстон приносил почту: раз утром, раз вечером.