Соседи - [52]

— Рамы утащил кто-то, — сказал Яков.

— Как утащил? — не понял Михаил. — Вчера рамы были, своими глазами видел.

— Значит, кто-то утащил после того, как ты уехал. Сегодня с утра их уже не было.

Оглядывая молчаливый лес, в котором не слышно было ни одной птицы, Яков сделал решительное и глубокомысленное лицо, как будто речь шла не о трех рамах, а о трех тысячах, которые они только что потеряли с бригадиром в лесу, и он не знал, в какой стороне их искать.

— Совсем нет рам? — переспросил Михаил.

— Я на сарай заглянул, по кустам проехал посмотрел, по лесу около дороги — нигде не видно. Куда они девались…

— Кому они нужны, — не дослушав Якова, сказал бригадир. — Это, точно, баловался кто-нибудь. Ну, возьмусь я за этих ушканских! — начал сердиться бригадир, но тут же раздумался. — А может, Игнат без моей команды решил новые рамы вставить? Так нет, когда ему: с утра до вечера на овощехранилище, там работы еще на неделю хватит. Я ему про избу ничего не говорил…

— Вот и я думаю, — сказал Яков.

— Ну, дела! — Бригадир неожиданно засмеялся. — Что ни день, то новость! Вчера Ковалев поймал меня на раскомандировке и давай жаловаться:

«Ищи, — говорит, — другого сторожа».

«В чем дело?» — спрашиваю.

«Заболел».

«Что-то, — говорю, — не видно, что-то не похоже, чтобы ты заболел».

«Что я, — говорит, — должен лежать перед тобой? У меня в груди что-то ломит».

Я ему отвечаю:

«Это у тебя, дед, от страху».

«От какого, — говорит, — такого страху? Я сроду никого не боялся!»

Смотрю, куда у деда болезнь девалась: раскричался, раздухарился… Я на попятную пошел, дед — на меня:

«Отвечай, — говорит, — где и кого я боялся? Я месяц выходил из окружения! Имею благодарность от самого маршала Малиновского!»

Ну, я и сказал:

«Позавчера доярки никак не могли до тебя достучаться — закрылся в красном уголке! В окно заглянули, а ты спишь с ружьем в обнимку!»

«Задремал перед утром. Посиди-ка да походи вокруг фермы ночь не спавши!»

«А я, дед, слышал, что ты не вокруг фермы ходишь, а возле красного уголка!»

Дед насторожился:

«А кого мне бояться?»

«Ну, этого, — говорю, — который ходит».

«А ты, — говорит, — его хоть раз видел? Нет? И я не видел».

Я деду вопросик:

«Чего же ты закрываться стал?»

Дед отвечает:

«Надо часок утром придремнуть. Дома спать некогда, да и ребятишки не дадут».

«Неужели ты, дед, за ночь на ферме не высыпаешься? Неужели тебе ночи не хватает?»

«Раньше хватало. Два-три раза прогуляюсь по ферме, сделаю проверку, чтоб корова какая не залезла куда и не задушилась, — и на боковую!»

«А сейчас?»

Тут дед и признался начистоту:

«А кто его, думаю, знает: вдруг зайдет ко мне? Вот и сижу ночь, и хожу — и по ферме, и за фермой. А ну, как возьмет да подожгет! Что тогда?»

«Будешь, — говорю, — спать, дед, он тебе, этот мужик, ночью твои гвардейские усы опалит!» Все хохочут, а деду понравилось, что я его усы гвардейскими называю. Я помню, он после войны долго гвардейский значок носил! Ну, дед уже не одному мне, а всем отвечает:

«Вот и не сплю, а иначе какой же я гвардеец!»

«Будешь сторожить?» — спрашиваю.

«Буду, — говорит, — а куда денисся!» Беда мне с этими стариками! И смех, и грех! А Дементий, что толкует про избу на заимке? — спросил бригадир у Якова. — Он старый охотник, от него ничто не ускользнет.

— Дементий мало говорит, он сейчас молчком смотрит, — ответил Яков.

Бригадир понял, что имел в виду Яков, и засмеялся совсем по-мальчишески и беззлобно.

— Ну да, его участковый погонял, он теперь долго будет оглядываться! Как думаешь, — спросил Михаил, — зачем он стрелял у Лоховых?

— Это надо с Василием Емельяновичем поговорить, — уклончиво ответил Яков. — На то у него были какие-то свои причины, я откуда могу знать.

— Я смотрю, все такие дипломаты стали! — громко сказал бригадир, взглядывая на Якова. — Кого ни спросишь, никто ничего не знает!

Яков, стоявший на дороге, как будто ждал этих слов, как будто они были сигналом для чего-то: сел в ходок рядом с бригадиром и, удерживая своего Гнедка, в поводе, сказал:

— Если на Ильинке ночевал тот мужик, то, как думаешь, мог он выставить рамы?

Бригадир посмотрел на Якова неузнавающим взглядом.

— А зачем ему выставлять рамы?

Яков объяснил:

— Чуть что, можно выскочить! Люди в избу, а он — в окно и в лес!

— Ты, Яков, как профессор рассуждаешь! На кой леший ему выставлять рамы? Можешь ты мне толком объяснить?

— Я сказал: чтобы легче убежать было!

— Вы с Дементием как сговорились! За рекой кто-то ходит, за Длинным мостиком и в Листвяках — ходит! За фермой — ходит! За Песочной горой кого-то видели. На Ильинке… Вас послушать, вечером по нужде на улицу побоишься выйти!

— Один и тот же воду мутит, — нисколько не сомневаясь, сказал Яков. — Мы ему спокойно не даем сидеть ни в балагане, ни на заимке. Пасем коров то в одном, то в другом месте, — вот он и бегает взад-вперед!

Бригадир сердито вскрикивает на Воронка и резко дергает вожжи, сильно натягивает их — так, что Воронок круто выгибает шею. От того места, где бригадир с Яковом начали разговор, Воронок отошел метров на двадцать и остановился как раз у самой лужи — с травой по краям, чистой и от этого казавшейся глубокой.

Бригадир, пока они сидели в ходке с Яковом, никак не мог выбросить из головы странную мысль: может, Яков ходит около дома учителя?