Соседи - [2]

Сидеть под сараем надоело. Он заплевал окурок, который давно погас, носком сапога вдавил его в землю. Смирившись с тем, что сон окончательно разбит, что теперь все равно долго не уснуть, Петр Иванович решил еще немного понаблюдать за огородом.

Он подумал, что ничего в том особенного, если он дойдет до колодца и бани и взглянет, все ли там в порядке. Если забрела в капусту чья-нибудь корова, то это плохо не только тем, что она кочаны попортит, а еще и тем, что объелась на огороде Мезенцевых. А если так, Петр Иванович сделает сразу два хороших дела: спасет капусту и корову.

Он бы сразу спустился к колодцу и бане, посмотрел бы, как это делал раньше, и давно бы лежал в постели, рассказывая, какая сегодня ночь, но вспомнил перепуганный вид Александры Васильевны и не торопился идти к колодцу. Он снова шагнул в тень сарая, привалился спиной к столбу, около которого любил заниматься физзарядкой и его старший сын, и стал смотреть на огород, на небо и звезды над тропинкой, вспоминая, какие упражнения чаще всего делал Ваня.

Эта привычка осталась у Вани от артиллерийского училища с 1941 года… Закончить училище сыну не удалось: курсанты были брошены под Сталинград. Скоро от артиллерийского полка, в который было переформировано училище, осталось два человека: старший сержант Мезенцев с Белой пади и командир полка.

«Дурак немец! — рассказывали после войны белопадские мужики и парни. — Стреляет по ногам!»

Все взрослое мужское население Белой пади, оставшееся в живых, как правило, было ранено в ноги.

Военный врач сказал Ване, что хромота останется на всю жизнь. Ваню это не устраивало, и он, забросив в амбар сначала один костыль, потом другой, оставшись с палочкой, начал упорно заниматься около столба упражнениями, которые, на первый взгляд, были ему не под силу. Падая, Ваня хватался за столб и снова, как казалось Петру Ивановичу, продолжал издевательство над собой. По багровому Ваниному лицу катились струйки пота. Петр Иванович не выдерживал и отворачивался…

На следующий год, весной, Ваня забросил тем же порядком, в амбар, березовую палочку и, не без скандала, добился, чтобы его поставили тракторным учетчиком.

Колхоз «Победа Сталинграда», как будто нарочно названный в честь Вани, состоял из одной бригады, учетчикам — ни полеводческому, ни тракторному — коня не полагалось. Если бы Ване как-нибудь дали коня, он бы все равно от него отказался. Ни верхом, ни на телеге ездить ему нельзя было: проедет, потом хоть плачь, не ступить на раненую ногу. С саженью, хромающим по полю, видели его то в Манхаихе, то в Листвяках, то на Татарской заимке…

Предупредив Александру Васильевну, Петр Иванович прошел к колодцу и бане и вернулся в ограду. Взглянув на черные окна, поблескивающие от лунного света, он подумал, что надо идти в дом, а то будет переживать старуха. Вдохнул, насколько хватило легких, свежего осеннего воздуха, к которому примешивались речные и болотные запахи, особенно сильные ночью. С той стороны болота, от леса, донеслись уже не такие слабые, как это было вначале, когда он вышел на улицу, предрассветные голоса птиц, услышал, как будто кожей почувствовал, как прошелестел черемуховый куст, свесивший половину ветвей в соседний огород.

Отвлекшись от куста, Петр Иванович увидел стоявшего на тропинке человека.

Что за чушь! Заблудился кто-нибудь? Но почему он так странно ведет себя? Заблудившийся человек прошел бы по огороду, открыл ворота, постучал бы в окно… А этот… ему что-то другое нужно…

Прошла минута, другая… Человек не сдвинулся с места.

Луна ярче осветила пригорок, и Петр Иванович заметил, как человек переступил с ноги на ногу или сделал шаг назад.

Может, ему надоело стоять и смотреть, и он переступил с ноги на ногу или сделал шаг назад по этой причине? Или он был недоволен, что луна ярко осветила его.

Длинная цепь облаков, дымясь, старательно закрывала диск луны, стало темнее, будто кто-то невидимый вывернул фитиль гигантской ночной лампы. Человек продолжал стоять все на том же месте.

Петр Иванович нарочно негромко кашлянул. Человек быстро спустился вниз.

Петр Иванович постоял, размышляя, что бы это могло быть такое, искурил папиросу, глядя все это время на пригорок, и по высокому крыльцу медленно стал подниматься на террасу.

С террасы он еще понаблюдал за огородом — никто больше не появлялся — и ушел в дом, закрыв на крючок обе двери.

2

Стадо коров разбрелось по лесу вдоль болота. Путь от Среднего хребта коровы проделали быстро, и паслись теперь сразу за мостом. Чтобы стадо не прорвалось в деревню, Яков Горшков стоял на мосту и время от времени хлопал бичом на коров, выходивших из леса.

Дементий Лохов завернул коров, направлявшихся к Харгантуйскому мостику, по которому можно войти в деревню с другого конца, и вспомнил, что надо прутьев нарезать, а то из-за метлы опять дома ругань будет. Перед высокой колодиной, заросшей сочной зеленой травой, слез с коня, привязал его к тоненькой березке. Рыжий конь с белой звездочкой на лбу нетерпеливо взмахивает хвостом, резко вздрагивает, отгоняя жадных паутов и слепней, и тянется к траве. Дементий медленно ходит среди высоких кочек, выискивая тонкие березовые прутья и лозины, срезает их.