Сорока - [10]

— Что ты делаешь?

— Пытаюсь выяснить, не влюблены ли мы с тобой?

— И что выходит?

— Дай посмотрю!

Цветочная пыльца густо осела на Женином подбородке.

— Парень, ты попал! Можешь не отпираться — без сомнения, влюблен!

— Так, а что у тебя творится, маленькая цыганка, гадающая на подбородках?

И Женька, поймав ее в кольцо своих рук, попытался поднять Ксюшино лицо кверху, чтобы тоже посмотреть на результат одуванчикового эксперимента. Но не тут-то было. Ксения вертела головой во все стороны, отбиваясь от цепких юношеских объятий, и почти уже освободилась из плена, как Женька пошел на военную хитрость: он просто поймал ее за косичку и дернул. Ксюшина голова мгновенно запрокинулась, и скрывать далее желтую полосу под подбородком стало невозможно.

— Ага, ты тоже попалась, морковка!

— А вот и не попалась, догоняй!

И Ксения что было сил бросилась наутек. Рюкзачок с босоножками и спортивным купальником шлепал ее по спине, в лицо дул свежий весенний ветерок, и не было на свете в тот момент человека счастливее ее, Ксении Снегиревой, неполных шестнадцати лет от роду.

Почти у самой границы лесопарка Женька догнал ее и, издав вопль Тарзана, бросился на свою добычу. Смеясь и пытаясь отдышаться, они вдвоем почти упали на ближайшую скамейку, распугав стайку пронырливых воробьев.

— А ты неплохо стартуешь, глядя на тебя, никогда бы не подумал!

— Просто я по утрам бегаю, чтобы потом на венском вальсе или на самбе не задыхаться. Здорово помогает.

— А я ленюсь, мне танцев выше крыши хватает. Отец мечтает, что я когда-нибудь буду выступать на международных турнирах, стану чемпионом. Сам он так высоко никогда не поднимался, а меня вот решил воспитать вундеркиндом. Только пустое это. Я никогда так танцевать не смогу, нет у меня такого таланта, как надо.

— Значит, ты танцуешь просто потому, что тебе это нравится?

— Да. Я однажды случайно посмотрел фильм «Грязные танцы», и меня здорово прикололо, как танцует главный герой. Понимаешь, с виду он нормальный крутой мужик, никто, глядя на него, не скажет, что он просто танцор. Вот и я хочу так же: уметь танцевать и при этом оставаться парнем, а не кисейной барышней в брюках, как многие у нас в кружке. Ты понимаешь, о чем я говорю?

— Да, кажется, понимаю.

Они долго-долго еще сидели вот так, обнявшись, и говорили, говорили, говорили. Обо всем на свете и одновременно ни о чем. Женька рассказывал о своем детстве, о том, как вместе с матерью ездил к ее родным на Урал, как в дороге случилась гроза и он так испугался, что еще долго после этого зарывался лицом в подушку, услышав раскаты грома. Оказывается, раньше он напоминал своими габаритами колобок, и до сих пор во дворе пацаны иногда звали его Портосом (хотя из всей четверки мушкетеров у Ксении он ассоциировался скорее с Арамисом). Ксюша со смехом вспоминала, как ее укусила овчарка, когда она решила посмотреть, что находится в пасти у собаки, как она на отдыхе распугала в деревне хозяйских гусей и бодалась с теленком.

А потом они целовались. Целовались так, что у Ксюши кружилась голова от чувства собственной смелости и еще чего-то такого, что было очень трудно выразить словами. До Женьки она ни с кем не целовалась и в душе комплексовала по этому поводу, иногда даже обильно орошая свою подушку слезами. Про себя Ксения считала, что мальчики совершенно незаслуженно обделяют ее своим вниманием в пользу подруг, но она скорее бы проглотила язык, чем призналась в этом кому-либо. Поэтому когда Женька так естественно приблизил свои губы к ее губам, она не сомневалась ни секунды. Из многочисленных любовных романов, которые она буквально заглатывала стопками, Ксюша знала, как люди целуются, и поэтому даже смогла удержаться и не вздрогнула, когда Женькин язык настойчиво стал пробираться в гости к ее языку. Больше всего на свете в этот момент она боялась, чтобы Женя не посмеялся над ее неопытностью или неуместной стыдливостью, и она с жадной готовностью воспринимала все то, что делал Женька, чтобы потом от всей души ответить ему тем же. Если бы ее спросили в тот момент, испытывает ли она наслаждение, она бы совершенно искренне, не улавливая истинной подоплеки вопроса, воскликнула: «Конечно!» Даже просто осознание того факта, что Женька рядом с ней, держит ее на своих коленях и обнимает своими крепкими и сильными руками, заставляло ее трепетать от макушки до пяток. Понятие же физической близости пришло к ней гораздо позже, только где-то через полгода, когда в один из декабрьских субботних вечеров она завалилась к Женьке в гости.

Женькина мама, Марина Анатольевна, с которой Ксюша очень любила общаться, как раз собиралась на день рождения подруги, поэтому ей было не до ребят. Обычно она сразу же отлавливала гостей сына и затаскивала их на кухню, где вручала каждому по ножу и со словами: «Сами пришли — сами себе ужин и готовьте» — вываливала на стол энное число картофелин. Потом, собрав с народа дань в виде очищенных клубней, ставила картофель вариться, а сама накрывала на стол. Соленые огурчики и копченая семга, нежно-розовая ветчина и бархатно-кровавый сервелат — стол просто ломился от яств. Ксения знала, что Марина Анатольевна не то директор магазина, не то заведующая кафе, но никогда не испытывала желания узнать поточнее. В гостях у Женьки она всегда объедалась разными вкусностями до состояния Винни-Пуха, застрявшего в кроличьей норе, и домой обычно не шла, а медленно плыла, осторожно неся свой переполненный желудок. В последнюю минуту на стол ставились на выбор гостей домашний самогон (на травках и на клюковке), ликер или шампанское. Бар в этой квартире никогда не пустовал.