Сорок из Северного Далласа - [39]

— И я тоже.

Я подошёл к своему шкафчику. На нём лежало несколько писем от моих болельщиков, счета и уведомления из банка.

Дорогой Фил Эллиот

Ты — мой любимый игрок, а «Даллас» — моя любимая команда. По-моему, ты лучший футболист в мире. Пришли мне, пожалуйста, фотографию Билли Гилла с его автографом. Моя сестра передаёт тебе привет.

Твой друг Джералд Уолкер

— Проклятье, — проворчал я, бросая письмо на шкафчик Гилла.

Рэнд стоял у торца массажного стола, держа меня за лодыжку и колено и ритмически сгибая и разгибая мою травмированную ногу. Он постепенно увеличивал давление, пока я не застонал, не в силах выдерживать боль. Тогда он опустил ногу на стол и начал массировать повреждённые мышцы. Затем Рэнд снова принялся сгибать и разгибать её, стараясь восстановить гибкость. Мне было отчаянно больно.

— О-о-о, Эдди, — застонал я. — Эта стерва болит нестерпимо. Массажист погрузил пальцы в разорванные ткани чуть ниже ягодиц.

— У тебя здесь соединительная ткань вместо мускулов, вот такая. — Рэнд показал мне стиснутый кулак. — Соединительная ткань не растягивается. Всякий раз, когда ты чувствуешь острую боль, это рвутся ткани. Когда я разрабатываю твою ногу вот таким образом, по крайней мере, я сохраняю её гибкость.

— А что ещё можно сделать?

— Держи её в тепле, делай упражнения на растягивание и принимай таблетки, снимающие боль, — объяснил он, снова принимаясь за ногу. — А теперь скажи мне, когда станет слишком больно.

— О-о-о, — простонал я. — Сволочь!

— Привет, Бубба. — Надо мной нависла широкая, пурпурно-чёрная физиономия Делмы Хадла. — Болит?

— Хуже некуда. Но если мне будет лучше, я сделаю тебя звездой.

Год за годом Делма выбирался в десятку лучших атлетов лиги, хотя Б. А. и Клинтон Фут неоднократно пытались бороться с его кандидатурой. Они надеялись исправить «его неправильное поведение и невероятные требования при заключении контракта».

В начале прошлого сезона Б. А. посадил Хадла на скамейку, заменив его Донни Даниэльсом, игроком из технологического института Джорджии, занимавшего первое место в списке новичков. После четырёх подряд поражений Б. А. внезапно заметил «огромное улучшение в тренировочных играх» у Делмы Хадла и вернул его в стартовый состав.

По словам Б. А., Даниэльс заменил Хадла потому, что «статистически Даниэльс был лучшим ресивером в нашей команде». Даниэльс так и не покинул скамейку запасных. Он часто спрашивал меня во время тренировок, почему был так неожиданно прерван его путь к славе. Я пытался объяснить ему политические и экономические причины действий тренера, однако двадцатидвухлетний белый игрок, признанный лучшим в любительской лиге, был просто не готов к реальностям профессионального спорта.

Он ожесточался всё больше и больше и в конце сезона публично потребовал, чтобы его обменяли с другой командой. Его немедленно отослали в Питтсбург. Прошлым августом имя Даниэльса появилось в списке игроков, не претендующих на возобновление контракта.

А в прошлом же сезоне Хадл установил рекорд клуба по пробежке после приёма мяча и снова попал в десятку лучших атлетов.

Делма Хадл был лучшим игроком, которого мне приходилось встречать. Его лёгкость, манера играть, не прилагая, казалось, усилий, часто вызывали критику, а Б. А. считал его лентяем.

Хотя мы оба были ресиверами, с самого начала я признал, что не могу с ним конкурировать. Единственным фактором в мою пользу был цвет кожи.

— Скажи, Бубба, ты не слушал сегодня утром дядю Билли? — спросил Хадл, бросая в рот витаминную таблетку.

— Нет, а что?

— Мать Клариджа приняла участие в конкурсе.

Конкурс был придуман Карлом Джоунзом, диск-жокеем. Его условием была посылка письма на имя дяди Билли Банка, в котором автор описывал не более чем в двадцати пяти словах лучшего игрока предстоящего матча и его будущие успехи на пути к славе. Победитель получал пять долгоиграющих пластинок.

Мне было жалко Клариджа. Его мать, разведённая с мужем, переехала в Даллас, как только Клариджа приняли в команду. Она страдала от нервного расстройства, если ей не удавалось поговорить со своим «бэби» хотя бы раз в день. Обычно она звонила на тренировочный стадион. Услышав чей-нибудь голос, фальцет, зовущий Клариджа к телефону: «Бэби, тебя зовёт мамочка», — он багровел от ярости и мчался с аппарату, чтобы просить мать оставить его в покое.

Делма Хадл и Алан Кларидж были друзьями. Ценность Клариджа и Хадла для команды намного превышала степень нарушения существующих обычаев их дружбой — негра и белого, и дружбу старались не замечать.

— Перевернись. — Эдди Рэнд хлопнул меня по заду, чтобы ускорить манёвр. Я послушно лёг на живот. Максвелл стоял ко мне спиной. Он был единственным, кому разрешалось входить в массажную без чистого суппортера. Его одеждой на этот раз было полотенце, накинутое на плечи.

— Максвелл, говнюк, — сказал я, — убери свой зад от моего лица.

Не обращая внимания на мою просьбу, Максвелл сел поудобнее. В комнату вошёл Арт Хартман в чистом суппортере и майке с надписью «Чудесный кабан» на груди.

— Здорово, Сэт, — сказал он, подходя к Максвеллу и обнимая его. — Ты видел, как подскочили акции авиалинии «Бранифф»?