Сорок дней, сорок ночей - [2]

Под вечер с Игорем идем к лиману. Стаи вспугнутых птиц поднимаются над камышами. Шум от крыльев, словно ветер раскачивает лес. Пахнет гнилью.

«Гыл, гыл, гыл» — проносится туча над головой.

— Уточка-лыска, она скопом летает, — говорит Игорь. — Дичи здесь о-го-го! Охотился. Я ведь керченский.

Под ногами что-то трещит. Игорь нагибается, поднимает красновато-желтый черепок.

— Обломок амфоры… Вот это да! Видишь, клеймо гончара-мастера.

Бережно, с нежностью проводит он пальцами по черепку, будто это не глина, а хрупкая драгоценность.

— Дома у меня такая коллекция была… Терракотовые статуэтки, светильники, лекифы античные.

Я удивлен.

— Эх ты, голова, на этих местах древние города стояли. Государство громадное — Боспорское — со столицей Пантикапеей, это где теперь Керчь.

Игоря нельзя узнать, какой-то ошалелый.

— На раскопках пропадал. За греческий взялся… Страбон… Геродот… Гомер.

— Я сам Гомера люблю.

— Помнишь, из «Одиссеи»?.. К нам как раз подходит:

…Тут Зевес, заблистав, на корабль громовую

Бросил стрелу; закружилось пронзенное судно, и дымом

Серным его обхватило. Все разом товарищи были

Сброшены в воду, и все, как вороны морские, рассеясь,

В шумной исчезли пучине…

— Думаешь, и такое может быть?

— Десант через пролив — не прогулка.

Занятия по хирургии продолжаются ежедневно. Квашин проводит их с врачами. Копылова занимается с сестрами и санитарками. Она, оказывается, вояка. На гимнастерке Звездочка — получила за Малую землю.

— Под Новороссийском эта тихоня сделала двести ампутаций, — говорит Конохов.

Вот тебе ни рыба ни мясо, думаю я.

Что ни делаем, все направлено на подготовку к десанту.

Потери в десантах по медстатистике (доклад Квашина) большие — тридцать — сорок процентов людского состава. Скрупулезно просматриваем медицинское имущество: ремонтируем палатки, носилки, укладываем белье, перевязочный материал, проверяем инструментарий, расфасовываем медикаменты.

Раненых нет, за всю неделю первый случай — боец подорвался на мине. Ранение тяжелое, в живот. Копылова будет ассистировать Квашину, я — давать наркоз.

Раненый потерял много крови.

— Сердце выдержит, — выслушав, говорит Квашин.

Мне помогает санитар Петро, губастый, на голове марлевая косынка. Он давно работает в медсанбате, вполне может заменить хорошую сестру. Петро привязывает раненого к столу, держит за руки. Я накладываю маску на бледно-цианотическое лицо. Из черной капельницы — «кап-кап» — падает эфир.

Квашин вскрывает брюшную полость, делает ревизию. Сразу видно — Копылова на своем месте. Без лишних слов знает, где нужна ее помощь. У нее умные, проворные пальцы…

— Так, так, — мурчит Квашин, причмокивая. — Решето…

Кишечник пошматован осколками.

— Резекция!

Удаляет часть желудка и около метра тонкого кишечника.

Я настороженно слежу за пульсом, дыханием. Все идет по всем правилам искусства, как по-латыни говорят, — «lege artis».

Но перед концом операции вдруг нарушается ритм дыхания… Зрачки расширены, не дают никакой реакции на свет.

Петро подталкивает меня в бок, но я сам вижу, что дело неладное.

— Степан Петрович! Зрачки…

Квашин меняется в лице:

— Снять маску… Лобелин…

Ввожу лобелии. Минута, две, три… Дыхание восстанавливается.

Выходим из палатки. Квашин потягивается, закуривает.

— Могли потерять человека.

— Шоковое состояние.

— Нет. Наркоз передозировал…

— Но я давал его по всем правилам…

— Доза определяется не только мерой и весом. Кли-ни-чески!

Неприятно слушать. Ведь я не один раз давал наркоз. Стою и носком сапога сгребаю песок.

— Ладно, без сантиментов. Тут мы все прошляпили, без ошибок не бывает. Смотри, землячок, курган похож на террикон, а?

Показывает пальцем на сопку. Она иссиня-черная, угольная. Это от облака тень так упала. А в полоске солнечного луча, по скату, жаровые отблески, точно внутри сопка раскалена.

— Не хватает только вагонетки, — говорю.

— Из дому что-нибудь получил? — спрашивает Квашин.

— Нет, — уныло мотаю головой.

В медсанбат нагрянул главный хирург армии Тарковский.

Вылез из машины в папахе, как каланча. Пыхтит. Заметил меня:

— Переезжая сваха… Уже здесь? Доволен?

— Так точно, товарищ полковник.

Провели учебный сбор. Выстроились в шеренгу во дворе: врачи, сестры с санитарными сумками, операционными наборами, биксами; санитары со свернутыми носилками на плечах. Тарковский прошел вдоль ряда.

— В десанте тысячи непредвиденных случаев — всего не учтешь. Главное: уметь действовать не только всем вместе, но и отдельными группами, — сказал он.

Потом начал задавать вопросы. У Петра спросил:

— Как остановить кровотечение, если рана у основания нижней конечности?

Ответил четко.

— Противошоковое средство? — это вопрос Игорю.

— Водка… Грелки. Морфий. Жидкость Тарковского.

Тарковский усмехнулся. Кровезамещающая жидкость — это его нововведение, его конек. Игорь смикитил, специально сказал. Хотя лучше в таком случае раненому перелить кровь.

Проверил и меня:

— Каким швом будете ушивать рану грудной клетки?

— Тройным.

Тарковский не обошел вниманием и санитара Ахада. Все рассмеялись, когда Ахад на вопрос, какое снаряжение он возьмет в десант, крикнул:

— Два носилка, один котилка…

Пошли в операционную. Как будто по заказу, привезли раненого. Тоже подорвался — на мине. Покалечены ноги.