Сорок 2 дня - [6]

— Я сожалею. Мне жаль это слышать, Лана.

Его сожаление — это моя погибель. Воспоминания пропадают. Я неистово моргаю, потому что не за что не собираюсь плакать перед ним. Я чувствую волну горя, накатывающую на меня. Я так ни разу и не плакала после ее кончины. Ох, черт. Не сейчас... пожалуйста. Внезапно я встаю, он тут же подымается. Я останавливаю его рукой, предупреждая, не подходить ближе, и бегу к двери. Мне срочно нужно выйти на улицу. Моя единственная мысль, которая проноситься у меня в голове, бежать. Не позволить ему видеть меня сломленной, но он уже рядом со мной и хватает за руку. Я пытаюсь изо всех сил отцепиться от него и уйти, но у него железная хватка. Он не понимает, почему я так внезапно готова впасть в ужасную истерику.

— Там есть мой личный туалет, — говорит он тихо, и, открыв дверь, ведет по коридору, и не смотря на меня, и я благодарна ему за это. Горячие, неконтролируемые слезы струятся по моим щекам. Я еще ни разу не плакала, с тех пор, как умерла моя мать, целых три месяца я не могла плакать. Слишком много предстояло всего сделать, но теперь молчаливые слезы текут бесконтрольно, и подкатывают сильные рыдания. Я чувствую, как они сжимают мои внутренности, которые готовы содрогаются от них и готовы лопнуть.

Он придерживает дверь туалета, и я спешно вхожу, дверь закрывается. Внутри белые кафельные стены и перегородки сделаны из фанеры. Уродливое место, но оно идеально подходит для оплакивания. Я хватаюсь за керамическую раковину, закрываю кулаком рот, скрючиваюсь в три погибели, ожидая громких звуков рыданий. Они не разочаровывают в своей силе и ярости, длятся долго, тяжело. Выплескиваясь в полное сожаление, обвинения и вину. Я так долго считала, что моя мать умрет от рака, год за годом, наблюдая за ее страданиями, и до сих пор не в состоянии отпустить ее в мир, и затем, когда она стала снова такой яркой и полной жизни, и, когда я меньше всего ожидала, она ушла. Просто так, без предупреждения. И у меня даже не было шанса попрощаться с ней. В конце концов, она была просто безжалостно вырвана у меня, из моей жизни. Я не знаю, как долго я стою здесь, но я хороню свою мать здесь, оплакивая ее, в одиночестве, в этом воняющим промышленным отбеливателем туалете.

Наконец, полностью опустошенная я опираюсь на раковину и смотрюсь в зеркало. Ну, и видок у меня. Я ужасно выгляжу, нос распухший и красный, как будто его ударили, мокрое отечное лицо, глаза и губы не лучше. Я выпрямляюсь, застегиваю блузку до шеи. Я знаю, что это трусость, но в этот момент я решаю удрать. Просто пройти по коридору и выйти на улицу. Хотя у банка есть мой адрес, и он найдет меня, но это будет потом, когда я уже буду другой. Когда я соберу себя по кусочкам и воздвигну по новой стены своей крепости. Тогда я буду уже сильной. Он не сможет причинить мне боль. Но потом я вспоминаю, что дома меня ждет Билли.

— Ну, ты сделала это? — спросит она.

Я закрываю глаза. Я не собираюсь позволить ей пасть еще ниже. Я собираюсь сказать: «Да, я получила его.»

Я тяну на себя дверь, он стоит в коридоре, уставившись в пол, его руки убраны глубоко в карманы брюк.

Его вид, прислонившийся к стене, напоминает мне первый раз, когда мы встретились. Как я составляла план действий в туалете и вышла, чтобы найти его, ожидающего меня. Он подымает глаза, все еще продолжая хмуриться. Дверь закрывается за мной, и он делает шаг ко мне. В тот раз я была около шести дюймов на каблуках почти на уровне его глаз, теперь же я достаю только до его смуглого горла.

— Ты в порядке?

Я киваю.

— Том отвезет тебя домой.

Я поднимаю глаза. Они странные, в них отражается какое-то чувство, но я не в состоянии понять.

— Нет, — говорю я. Мой голос, как ни странно, звучит твердо, я даже не думала, что он может быть таким. — Давай закончим это кредитное дело.

Снова холодная деловая маска появляется на его лице. Я понимаю, что тогда я просто подтвердила его мысль о себе, охотница за деньгами, которая сделает все за деньги. Кто бы еще воспользовался такой возможностью, мягко говоря. Я очень сожалею об этом, но уже слишком поздно, что-либо изменить. По моей жизни, словно прошлась буйная река, которая многое смыла и ее, невозможно, развернуть вспять. Его глаза становятся холодными и далекими.

Блейк кивает, и мы идем обратно в кабинет. Я сажусь напротив него, а он опускается на крутящийся стул, покручиваясь на нем, копируя меня, прекрасно зная, что я любила так делать.

Он опять смотрит на мою заявку на кредит.

— Baby Sorab?

Ох. Мой. Бог. Что, черт возьми, я делаю? Я играю с огнем. Я чувствую, что мое сердце стучит так громко, что он, безусловно, должен слышать. Туман в моем мозгу моментально рассеивается. Это уже касается не только меня. Кошки-мышки? Я смогу сыграть в эту игру. Он ничего не теряет, но я могу потерять слишком много, если проиграю, поэтому буду победителем, он не сможет выиграть у меня. Я принимаю безразличное выражение лица и небрежно пожимаю плечами. И тогда ложь начинает литься из моего рта, так гладко, что сама даже удивляюсь. До сегодняшнего дня я никогда не предполагала, что я оказывается такой опытный лжец.