Сорочья усадьба - [26]

Ночь настолько ясная, что, несмотря на прохладу, Генри предпочитает спать без палатки. Шлау говорит, что он сошел с ума, но в столь экзотическом ландшафте Генри впервые в жизни, здесь нет зверей, которые могут напасть и сожрать человека, нет ядовитых насекомых и змей. Он лежит на плащ-палатке, подстелив под себя еще одно одеяло и накрывшись другим, а сверху просто накинув брезент палатки. Рядом горит, потрескивая, костер, свежий воздух омывает легкие и холодит лицо, он смотрит на яркие созвездия, обрезанные черными силуэтами окружающих гор. Некоторые созвездия он видит впервые, и этого одного достаточно, чтобы заснуть с блаженной улыбкой на губах.

Он просыпается, когда рассвет еще только брезжит на небе, его будит пугающая какофония незнакомых звуков. Лицо мокро от росы, мышцы одеревенели. Шлау и Брут все еще спят в палатке, но Генри решает встать и развести погасший костер, чтобы выпить чашку чая и согреться. Он слушает это странное птичье пение, в котором звучат и колокольные звоны, и звонкие переливы голоса, и даже некий ритмический треск. Он пытается представить себе этих птиц и надеется скоро увидеть их собственными глазами. И почему-то вспоминает Дору Коллинз, какой он видел ее в последний раз, тоненькую, прямую, как струнка, в вызывающей позе сжимающую в руке листовку. Ах, как хочется поскорее снова встретиться с ней.

Он сидит и пьет чай, как вдруг из кустов выходит птица и, ловко прыгая с камня на камень, приближается к нему. Светло-серое оперение, оранжевая бородка и черные ободки вокруг глаз, словно маска разбойника; она с любопытством смотрит на него, вероятно, прежде никогда не видела человека. Скоро к ней присоединяется и другая, она тоже скачет к нему, но уже опустив к земле крылья; самец, догадывается Генри, хотя обе птицы почти не отличаются друг от друга. Вторая кричит, крик ее похож на звук флейты, и чтобы не спугнуть их, Генри сидит, боясь пошевелиться.

Вдруг за спиной грохочет выстрел, он в испуге вскакивает и проливает горячий чай на колени. Обернувшись, видит, как Шлау стреляет еще раз, а когда снова смотрит туда, где только что были эти чудесные птицы, обнаруживает, что они неподвижно лежат на камнях. Брут бросается вперед, хватает обеих птиц и, осторожно сжимая их челюстями, несет хозяину.

Забыв про обожженные чаем ноги, Генри ощущает знакомое стеснение в груди. Кровь бросается ему в лицо. Кулаки невольно сжимаются, и, изрыгая проклятия, он идет к немцу. Собака бросает птиц к ногам хозяина и, оскалив зубы, прижав передние лапы к земле, злыми глазами смотрит на Генри. Услышав злобное рычание, Генри застывает на месте.

— Черт бы вас побрал, что вы наделали?

Голос Генри теперь звучит не так громко, он боится собаки.

Шлау опускает руку на ее ошейник и с вызовом смотрит на Генри.

— В чем дело, мистер Саммерс? Мы ведь идем собирать образцы живой природы. А вы сидите и любуетесь птичками. Кто-то ведь должен работать. Кокако[25] теперь встречаются редко, особенно те, что водятся на Южном острове, у них оранжевая бородка, видите?

Он поднимает птиц и показывает Генри, словно тот сам этого еще не заметил.

— На Северном острове их больше, но там у них бородка синяя, — продолжает Шлау. — Вот теперь в моей коллекции будут и эти.

Объяснить что-то этому человеку Генри не в силах. Тогда он наклоняется и хватает с земли крупный камень. Шлау застывает как парализованный, Бруг отчаянно лает, но остается на месте. Генри с силой швыряет камень в костер. Красные уголья летят во все стороны и падают на его ложе, от которого идет дым. Он снова выкрикивает проклятие, еще раз видит, какой урон он нанес своему ложу, хватает котелок, чтобы залить тлеющие одеяла, понимая, что ведет себя глупо, и злясь на свое бессилие. Пламя гаснет, он поворачивается на каблуках и шагает к озеру. Обожженные горячим чаем ноги болят. Чтобы охладить ожоги, да и самому охладиться, он стаскивает одежду и бросается в ледяную воду озера. Долго стоит по пояс в воде и трет покрытое татуировками тело.

Макдональду он говорил, что татуировки ему нужны для того, чтобы помнить, и вот именно в такие минуты ему необходимо вспомнить свое прошлое, на мгновение забыть о том, где он находится и что с ним происходит. Вот здесь, на руке, изображен тигр, которого он поймал и свежевал сам; он уверен, что Шлау никогда не имел дела с таким зверем. Этот человечек занимается только птичками да мирными млекопитающими, какими-нибудь там горностаями и ласками или, как простой таксидермист, набивает чучела зверей, ради которых рисковали своей жизнью другие люди. Этот человек — эта немчура — пустое место, ноль без палочки. Он не знает, что такое палящее африканское солнце, он не выходил навстречу крокодилу или анаконде в джунглях Амазонки лишь для того, чтобы поймать хрупкую бабочку. Несчастный торгаш, что с него взять.

Кожа Генри посинела от холода, но ему не хочется показывать, что он замерз. Он оборачивается и смотрит на своего проводника. Шлау сидит на бревне, курит и наблюдает за ним. Видно, что он с любопытством разглядывает татуировки Генри, возможно, он прежде никогда не видел человека с картинками. Генри выходит из воды и поворачивается к нему спиной, твердо решив не отвечать ни на какие вопросы. Но немец молчит, он занят тем, что потрошит убитых кокако и бросает куски мяса своей чертовой собачке.