Сорные травы - [17]
Пока лед превращался в суп, я уничтожила остатки колбасы. Вот теперь можно и выпить. Ива ждать не буду – непонятно, когда вернется. У них наверняка тоже в больнице веселье через край бьет. Сколько посмертных эпикризов он напишет сегодня? Спрашивать не стану, сам расскажет, когда придет. Или не расскажет. У каждого врача есть кладбище, которое он носит в душе всю жизнь. И никакой цинизм от этого не спасает. Поэтому незачем расспрашивать.
Я распахнула окно, уселась на подоконнике с ногами, прислонившись спиной к откосу. Дом кирпичный, наружные стены толстые, удобно. Еще бы на внутренних не экономили – не пришлось бы наушники дома надевать. Высоты я не боюсь, выпасть – не выпаду, даже если упьюсь в стельку. А если и выпаду – после сегодняшнего денька уже ничего не страшно. Налила себе водки – эх, надо было колбасу оставить. Вообще-то у нас приличный бар: мужу пациенты постоянно таскают выпивку и конфеты. Что-то, подороже и повкуснее, он приносит домой. Остальное собирают всем отделением и отдают в буфет, нераспакованное. Там буфетчица берет товар за полцены, чтобы потом продать очередным благодарным пациентам. Только вот беда – водки в баре нет, все больше дорогие коньяки, а в меня из крепких напитков ничего кроме водки не лезет. Полторы бутылки, конечно, много на меня одну, ну да сколько войдет. Теперь аккуратно пристроить стопку рядом с боком и закурить. И станет совсем хорошо. Сколько-то там затяжек – стопка. Почти как ИВЛ[13]. Пятнадцать вдохов, три нажатия – так, кажется, учили раньше. Теперь – два на тридцать. Впрочем, какая разница, если все равно толку нет.
Бреду по воде, а рядом гуляют рыбы.
Влажно блестят портфелями и чешуей.
Рыбы умеют делать карьеру, по крайней мере могли бы.
А такие, как я, занимаются полной фигней[14].
И песенка в тему. Плевать, что окно открыто и все слышат, как я горланю. Я просто не могу сидеть одна в пустой квартире и в бесконечный раз перебирать сегодняшнее. Родители живы – я позвонила им еще с работы. И больше ничего хорошего.
Мимо меня проплывает косяк макрелей.
Хрен бы с ним – плывет себе и плывет.
Тот не достигнет моральной цели,
Кто скажет, что я урод.
Конечно, урод.
Я раздавила окурок в опустевшей стопке, развернулась, спустив ноги в кухню. И увидела квадратные глаза мужа.
Ну, конечно. У меня нет привычки сидеть на подоконнике, дымить в квартире и надираться в одно горло.
– Есть повод?
– Дверь закрой, – сказала я, слезая с подоконника. – Дым в комнаты пойдет.
– Да там и так топор вешать можно. – Впрочем, дверь он все-таки прикрыл.
– Голодный?
Глупый вопрос: когда мужчина приползает с работы… ничего себе, десятый час! Словом, когда мужчина приползает с работы черт-те во сколько, причем у него на лице написано, что именно с работы, а не с дружеских посиделок или от бабы, и день был не фонтан, сытым он не бывает. Но ритуалы никогда не отличаются разумностью, а эта фраза давно уже ритуал.
– Голодный.
Я поставила на стол тарелку борща, хлеб и сметану. Вытащила из шкафа вторую стопку и водрузила рядом бутылку с остатками водки. Захочет – выпьет.
Ив замахнул стопку и тут же налил еще. Да, похоже, и у него денек выдался нескучный.
– Сама чего не ешь?
– Только что, – я устроилась напротив. Давненько мы вместе за столом не сидели: завтракаем каждый сам по себе, потому что встаем в разное время, обедаем на работе, если обедаем. Ужинаем опять по отдельности: обычно я подаю ужин и ухожу за компьютер. Семейная идиллия, чтоб ее.
– Так какой повод?
Вот же настырный. Рассказывать долго и не очень-то хочется. Хочется сидеть на подоконнике, смотреть в небо, слушать музыку и курить. И не думать. Вообще. А муж, похоже, хотел пообщаться.
– Сколько к вам сегодня доехало?
– Не считала. Много. А повод… Праздную свое бесплодие.
Интересно, знает ли Ив про тот аборт? Говорить я ему не говорила, но присказка про шило и мешок никогда не перестанет быть актуальной. До сих пор не знаю, как мы тогда прокололись, предохранялись ведь. Статистика, черт бы ее побрал. А когда я поняла, что это не просто задержка, и высчитала срок родов, то почти и не колебалась. Рожать в самый разгар сессии? Может, и есть такие камикадзе, но не я, спасибо. Да и вообще тогда я и о замужестве-то не думала, не то что о ребенке. Конфетно-букетный период наших с Ивом отношений только-только перешел в постельный – и на тебе. Решение в тот момент казалось очевидным. Ивану я ничего не сказала: какой смысл что-то обсуждать, если и отдуваться при любом раскладе мне. Что ничего не проходит бесследно, стало ясно позже: когда мы более-менее встали на ноги и решили родить.
– То есть?
– Если б я смогла забеременеть, сегодня бы мы оплакивали нашего ребенка.
Оказалось, про детей Иван не слышал. Новость эта мужа, похоже, окончательно добила. Тут и одних взрослых-то хватит для того, чтобы захотеть напиться и забыться. Так что он приналег на водку, старательно догоняя уже изрядно косую меня.
– Ив, ты клиническую картину видел? У нас женщина умерла, из посетителей. Те, кто был рядом, говорят – стояла и просто упала.
– Видел. – Он снова опрокинул стопку, уже не закусывая. – Так и есть. Не было клиники. Зрачки огромные стали – и обмякла.
