Соразмерный образ мой - [8]

После завтрака он вымыл за собой посуду (более или менее традиционным способом) и сложил газеты в аккуратную стопку (хотя от них осталось только кружево). После этого он перешел в кабинет и потянулся к выключателю настольной лампы. Стоило ему выпрямиться, как что-то задело его по лицу.

Вначале Мартин подумал, что к нему в кабинет проникла летучая мышь. Потом он увидел конверт, свисающий с потолка на тонкой ниточке. Остановившись, как вкопанный, Мартин разглядел его вблизи. Решительным почерком Марики на конверте было выведено его имя. «Что же ты наделала?» У него помутилось в мыслях, и он, склонив голову набок и щитом сложив руки на груди, стал следить глазами за качающимся белым прямоугольником. В конце концов он протянул руку, легонько дернул — и нитка отлепилась от потолка. Медленно вскрыв конверт, он развернул письмо и ощупью нашел очки, которые водрузил на переносицу. «Что же ты наделала?»

6 января

Lieve Martin,

дорогой мой супруг, прости. Больше я так не могу. Когда ты прочтешь это письмо, я уже буду на пути в Амстердам. Я написала и Тео, чтобы поставить его в известность.

Не уверена, поймешь ли ты, но попытаюсь объяснить. Мне нужно пожить так, чтобы не оставаться вечной заложницей твоих страхов. Я устала, Мартин. Ты меня измучил. Уверена, буду по тебе скучать, но у меня появится хоть какая-то свобода. Сниму небольшую квартирку и распахну все окна, чтобы впустить солнце и воздух. Побелю стены, в комнатах расставлю цветы. Мне больше не придется входить в спальню с правой ноги и шарахаться от запаха хлорки на собственной коже и на всем, к чему я прикасаюсь. Мои вещи будут храниться в шкафах и комодах, а не в пластмассовых контейнерах, затянутых пленкой. Обивка мебели не будет протираться от непрерывной чистки. Возможно, заведу кота.

Ты болен, Мартин, но идти к врачу отказываешься. В Лондон я больше не вернусь. Захочешь повидаться — приезжай в Амстердам. Но для этого тебе придется выйти из квартиры, так что вряд ли мы с тобой увидимся.

Сколько могла, я терпела.

Всего тебе доброго, любовь моя.

Марика.

Мартин не выпускал письмо из рук. Случилось самое страшное. Это не укладывалось в голове. Она ушла. И больше не вернется. Марика. Он медленно согнулся в поясе, в коленях и осел на пол у письменного стола, подставив спину ярко-желтому лучу настольной лампы и накрыв лицо письмом. «Любовь моя. О любовь моя…» Все мысли куда-то ушли, осталась только зияющая пустота, словно океан отхлынул в преддверии цунами. Марика.

Марика сидела в поезде, уносящем ее из аэропорта Скипхол, и смотрела на плоскую серую местность, которая скользила за окном. Из низких туч лил дождь. «Я почти дома». Она взглянула на часы. Надо думать, Мартин уже обнаружил письмо. Достав из сумки мобильник, Марика открыла крышку. Непринятых звонков не было. Она щелчком захлопнула крышку. Косые струи дождя сбегали по оконному стеклу. «Что я наделала? Прости меня, Мартин». Но она уже знала, что, оказавшись дома, не пожалеет ни о чем, а домом ей мог теперь стать только Амстердам.

ФЕВРАЛЬ

Роберт провел специализированную экскурсию по Западному некрополю Хайгейтского кладбища для группы антикваров из Гамбурга и теперь стоял у арки главного входа, ожидая, пока туристы накупят открыток и заберут вещи — тогда можно будет их выпроводить и запереть ворота. Зимой, в будние дни, экскурсии проводились только по предварительным заявкам. Он любил тихую обыденность этого несуетного времени.

Антиквары вразвалку выходили из бывшей англиканской часовни, временно приспособленной под сувенирный магазин. Роберт тряс перед ними зеленой пластмассовой коробкой для сбора пожертвований, и экскурсанты бросали туда мелочь. Эта обязанность всегда его тяготила, но пожертвования не облагались налогом, а потому весь штат Хайгейтского кладбища неукоснительно занимался поборами. Роберт проводил немцев улыбкой и повернул старинный ключ в массивном замке ворот.

Войдя в контору, он поставил коробку с пожертвованиями на стол. Офис-менеджер Фелисити, высыпая содержимое, улыбнулась.

— Говорят, среда — пустой день, а вот поди ж ты, — сказала она, протягивая руку. — Уоки-токи сдаешь?

Роберт похлопал себя по карманам макинтоша и ответил:

— Потом занесу.

— Ты уходить собрался? — уточнила Фелисити. — Дождик пошел.

— Скоро кончится.

— На входе сегодня Молли дежурит. Сможешь ей передать?

— Конечно, передам.

Роберт принял у нее пачку буклетов и взял зонт — из тех, что хранились в корзине под лестницей. Ему нужно было только пересечь Суэйнз-лейн. Молли, сухонькая старушка в зеленом комбинезоне и теплой куртке с капюшоном, безропотно сидела на складном стуле внутри мавзолея Дональда Александра Смита, первого барона Страткона-и-Маунт-Ройял;[10] сооружение из розового гранита высилось во всем своем великолепии у входа в Восточный некрополь кладбища. Выглянув из полумрака, Молли приняла у Роберта буклеты и разложила их на небольшой стойке возле своего места. На обложке буклетов был изображен Карл Маркс; в этом некрополе он и Джордж Элиот[11] составляли звездную пару.

— Может, сходите погреться? — предложил Роберт.

У Молли был протяжный, скрипучий, сонный голос, в котором слышался легкий австралийский акцент.