Соратники Иегу - [3]

Полиция того времени, ограниченная в своих возможностях, была вынуждена лишь наблюдать за событиями; будучи не в силах пресечь грабежи, она все же могла выслеживать преступников. Их пароль передавался где-нибудь в кафе, и во время игры на бильярде обсуждалось деяние, заслуживающее смертной казни.

Вот так относились ко всему этому обвиняемые и общество. Эти люди, запятнанные кровью и сеявшие ужас, вечерами встречались в высшем свете и говорили о своих ночных подвигах как об очередном развлечении.

Лепретр, Ивер, Гюйон, Амье предстали перед трибуналом соседнего департамента. От грабежа никто не пострадал, кроме казны, о которой не беспокоилась ни одна душа, поскольку не было уже известно, кто ее хозяин. Никто не мог опознать грабителей, за исключением прелестной дамы, которая и не подумала этого делать. Все четверо были единогласно оправданы.

Между тем общественное мнение было так глубоко убеждено в виновности этих людей, что прокуратуре пришлось снова привлечь их к суду. Приговор был отменен. Но в ту пору власть чувствовала себя столь неуверенно, что чуть ли не опасалась карать бесчинства, которые на следующий день могли быть оценены как заслуга. Обвиняемых направили в суд департамента Эн, в город Бурк, где было немало их друзей, родных, пособников, соучастников. Думали удовлетворить притязания одной партии, бросая ей в жертву обвиняемых, но при этом хотели угодить и другой партии, обеспечивая преступников весьма надежным поручительством. И действительно, день, когда их посадили в тюрьму, был днем их триумфа.

Следствие возобновилось, и на первых порах оно привело все к тем же результатам. Четверо обвиняемых находились под защитой фальшивого алиби, скрепленного сотней подписей, но им ничего бы не стоило добыть и десять тысяч. Эти подписи имели такой вес, что перед ними должна была спасовать всеобщая убежденность. Казалось, оправдательный приговор неизбежен, когда один вопрос председателя суда, быть может неумышленно коварный, придал процессу новый оборот.

— Сударыня, — спросил он особу, которой один из грабителей оказал столько внимания, — кто именно из обвиняемых проявил такую заботу о вас?

Этот вопрос, заданный в столь неожиданной форме, вызвал путаницу у нее в мыслях. Возможно, ей померещилось, что суду уже все известно и что председатель спрашивает ее с целью облегчить участь симпатичного ей человека.

— Вот этот господин, — проговорила она, указывая на Лепретра.

Обвиняемым, неразрывно связанным узами алиби, с этой минуты грозила смертная казнь. Они встали и с улыбкой поклонились даме.

— Черт возьми! — воскликнул сквозь взрывы хохота Ивер, опускаясь на скамью. — Теперь, капитан, вы будете знать, что значит быть галантным!

Мне передавали, что в скором времени злополучная дама скончалась от горя.

Как обычно, приговор был подан на обжалование, но надежды оставалось очень мало. Революционная партия, которую месяц спустя должен был раздавить Наполеон, в данное время взяла верх. Контрреволюция проявила себя чудовищными действиями. Нужно было карать для назидания, и принимались меры, к каким обычно прибегают в затруднительных случаях, ибо иной раз правительства можно уподобить простым смертным: самые слабые оказываются наиболее жестокими. Впрочем, группы Соратников Негу уже начали распадаться. Люди, возглавлявшие эти удалые банды, — Дебос, Астъе, Бари, Ле Кок, Дабри, Дельбульб, Сторкенфелъд — сложили головы на эшафоте или в стычках. Осужденные не могли надеяться, что их выручит какой-нибудь дерзкий налет; обескураженные безумцы в ту пору даже не способны были бороться за свою жизнь и равнодушно кончали с собой, как это сделал Пиар в конце веселой пирушки, избавляя от трудов правосудие или мстителей. Наших грабителей ожидала смерть.

Их кассация была отвергнута; но представители правосудия отнюдь не первыми узнали об этом. Три ружейных выстрела у стен тюрьмы предупредили осужденных. Комиссар Директории, представитель прокуратуры в суде, испугался, убедившись, что население поддерживает осужденных, и вызвал наряд жандармов, которыми в то время командовал мой дядя. В шесть часов утра шестьдесят всадников выстроились перед воротами тюремного двора.

Тюремщики надежно вооружились, прежде чем войти в камеру, где находились эти четверо несчастных. Накануне вечером они покинули преступников со скрученными руками и ногами и скованными тяжелыми цепями; но теперь тюремщики не могли с ними справиться. Заключенные оказались свободными от цепей и вооруженными до зубов. Они беспрепятственно вышли из камеры, заперев своих стражей на все замки и засовы. Завладев всеми ключами, они быстро прошли по тюрьме до самого двора. Народ, столпившийся перед воротами, с ужасом взирал на них. Они были обнажены до пояса, чтобы обеспечить себе свободу движений или чтобы иметь устрашающий вид, подтверждая свою репутацию отчаянных храбрецов; но, может быть, они просто не хотели, чтобы кровь бросалась в глаза на белом полотне, выдавая судорожные движения смертельно раненного человека. Лямки, перекрещенные на груди, ножи и пистолеты за широкими красными поясами, яростные крики, с которыми они шли в бой, — все это казалось чем-то фантастическим. Выйдя во двор, они увидели неподвижный развернутый строй жандармов, который немыслимо было прорвать. На минуту они остановились и, казалось, совещались между собой. Лепретр, который, как я уже упоминал, был старшим и главенствовал над ними, движением руки приветствовал пикет и проговорил со свойственным ему благородным изяществом: