Сопливый детектив - [7]

— Ну что, солдатики, поели, родимые? Вкуснее, чем сухпай? Ма-а-а-ло? Ништо, такой оглобле, как ты, хоть в «градину» размером бутерброд намажь, в длину как раз поместится, но в ширину болтаться будет! Вечерним сухпаем потом догонитесь. А сейчас трое, ты, ты и ты, в помощь подавальщице, всю посуду со столов собрать и на мойку, и не забывайте сортировать, тарелки отдельно, кружки отдельно, ложки отдельно. Четверо — ты, ты, ты и вот ты — столы и лавки протереть, лавки подровнять, потом еще раз отдельно насухо вытереть. Пятеро, самых сильных, ты, ты, ты, ты и… хорошо, и ты — самая тяжелая работа, посуду мыть, но сначала отходы в ведра, судомойка покажет, потом в ручье песочком до блеска, потом вон в том ведре горячей водой с посудомоем, потом опять в ручье сполоснуть и окончательно вон в баке кипяток — ошпарил, сполоснул и на сушку.

— В карауле вокруг раскопа четверо? А в лагере? Значит, еще семь человек, капитан, выбирай, сменить караульных и дежурных, пусть тоже хорошо покушают. Оставшийся — а, как раз ты, оглобля, и остался — метнулся к плитам и раскопу, кого найдешь из обслуживающего персонала — а это взрослые девки и женщины, скорее, в гражданском, чем в полевом, — гони сюда, мол, их работа еще не закончена. А мы с тобой, капитан, как раз за истопников, котлы с водой греть надо.

— Что, капитан, сопишь, думаешь, я тебе дисциплину хулиганить нарушаю? А вы когда с Львом Михайловичем напару секретный состав на то, что можно и нужно сделать руками, тратили — не нарушали? И еще смотри: на кухню ввалились, шум и кипеж устроили, если сейчас все эти двести рыл на раскоп ломанутся, что, твои четыре караульных за спиральной колючкой их удержат? Или огонь открывать будут? То-то, что не думал… А дальше смотри: гражданских незамужних тьма, археологи все или сопляки, или наперечет, потому все здешние вроде как уже обвыкли друг с другом, а тут ты с тремя десятками молодых да неженатых — останутся ротозейки возле плит и раскопа, или в лагерь к ничейным солдатикам прибегут? Особо когда узнают, что солдаты их дело делают?

— То-то, так что терпи и думай, как теперь загул не допустить, а завтра с утра всё твоё воинство обратно в уставной вид приводить. Да хоть марш-бросок с полной выкладкой и «Уралом» за плечами — это уже твоя головная боль будет!

— О, подавальщицы прибежали, не сразу, а по одному снимай своих орлов с протирки столов, пусть пока дров нарубят. И вообще, по мере появления гражданского контингента пусть начнут вон те заготовленные сухостоины в поленья разрубать — и сами перед девицами покрасуются, и все у тебя на глазах будут, скорее любую хрень неуставную пресечь сможешь. Иди-иди, я сам у котлов поистопничаю.

Ну а на зрелище молодых, сильных, ни капли жира, дрова рубящих, весь бабий контингент обслуги экспедиции слетелся быстрее, чем мухи на мёд. Вслед за ними и Федор со своими подчиненными архаровцами подтянулся, краснеет-смущается:

— Ну что же Вы, Серафим Петрович, это ж наше дело…

— Ничего, Федь, добро за добро, вот и твоей сегодняшней кружечкой сочлись… А то, что вы поглазеть убежали, я понимаю, дело молодое, да интерес горячий. Только кухня, Федя, такое дело, что ждать не любит, прихватится жир на котлах и тарелках — потом вовек не отмоешь, нужно сразу, пока свежее…

— Спасибо Вам большое, Серафим Петрович, за помощь, но дальше мы сами справляться будем…

Освободился от этой заботы — про Левушку вспомнил. Как бы он сгоряча после моего прочухона дел не наворотил. Надо поговорить… И про Светланку тоже… поговорить…

А не нужно мне с ними разговаривать! Стоят себе рядком, спинами на стволы сосен оперлись, в небо смотрят — и щебечут так тихонько. Больше Левушка заливается, но все больше про историю, то на любимое средневековье, то на прошедшую гражданскую перепрыгивает, тут и Светланка оживает, что-то свое добавляет, больше вспоминает, как оно было…

Это-то и опасно, она вообще дерганая, навспоминаются парой, он потом спать пойдет, а ее ночью переклинит, как тогда на поляне, вдруг еще чего учудит? Как раз под руку солдатик попался, квадратный такой, кажется, водила-крановщик. Выдвинулся из кустов, мордой с протезами посверкал — при всех же при них перед капитаном корочкой размахивал, не мог меня не запомнить, — тихохонько на ухо нашептал. Солдатик лихо так, чуть не строевым:

— Разрешите обратиться? — тут голубки наши, как кошки напуганные, чуть на сосны не позапрыгивали. — Посуду и мебель забрать можно?

— Да, да, конечно, забирайте! Позвольте, Светлана, я вас провожу? Куда?

— Проведите меня в сторону бани, Лев Михайлович!

Ну, если в сторону бани… Кгм… Помнится, был такой бес мелкий, кгм, банный… Приставучий, гад, как лист… кгм, тоже банный… Все, хватит хмыкать и хохмить, даже про себя, не вслух. Как раз совсем стемнело. Пора дело делать — пора к Юрке-летехе идти.

А хорошо сходили с Юркой. Пусть и зеленый-неопытный, но минно-взрывное дело учил туго, да и на местности хорошо соображает. Пять несмертельных капканов-ловушек, четыре бурелома, три мины-лягушки с усыпляющим газом, четыре с несмываемой краской (из древних банковских приблуд, не было у меня больше усыпляющего, не ставить же нервно-паралитику), красной на тех тропинках, где «трызуба» нет, а синей — на самых старых из замеченных «трызубов», восемнадцать сигнальных «паутинок» и три GSM коммутатора-передатчика, по шесть «паутинок» на один коммутатор, чтобы по адресу входящего и по одному из шести уровней точно знать, по какому пути когда срабатывание и какие признаки искать. Провозились до полуночи, вымокли, конечно, да замерзли: ночью дождя не было, но сырость и похолодало…