Сонные глазки и пижама в лягушечку - [12]

Повинуясь настойчивым тычкам мундштука, вы подаете машину вперед; Кью-Джо распахивает Белфорду дверцу. Вы испытываете двойное чувство: ужас при виде капающей крови и ревность, когда он машет рукой, прощаясь с голозадой блондинкой.

22:55

Квартира Белфорда опрятна, чиста и невыносимо воняет обезьяной. Дурные сигареты Кью-Джо быстро забивают запах зверя, но от табачного дыма тошнит ничуть не меньше. Вы убегаете на балкон, чтобы глотнуть свежего воздуха. Ночная прохлада не может справиться с плащом от «Армани». Недавно зазеленевшие кроны деревьев закрывают вид на городские огни; небо над ними усыпано звездочками, а луна похожа на радиационный ожог, который невежда-фельдшер помазал серой. Мысль о том, что эти безумно далекие огненные шары состоят в физическом родстве с клетками вашего мозга, кажется дикой и нелепой; однако еще более нелепа мысль об эмоциональном родстве с человеком, который лежит на диване, прижав к лицу ледяной пузырь.

Ни вы, ни ваша подруга не можете похвастаться сноровкой в оказании первой помощи; случайные встречные бедняги, рассчитывающие на искусственное дыхание, могут заранее исповедаться и попрощаться с жизнью. Общими усилиями вы верно диагностировали, что нос Белфорда не сломан, а просто разбит, и рассеченную губу зашивать не нужно. Кью-Джо заставила его зажать ноздри, чтобы остановить кровь, а вы отерли чело любимого влажной салфеткой. При этом вы действовали не так нежно, как могли бы – Познер пусть идет к чертям со своими советами насчет больничной сиделки! – но Белфорд безропотно терпел. Он вообще был тих и молчалив; лишь изредка сетовал о тяжкой доле участников любовного треугольника. Вы презрительно фыркали, ибо верите, что мировой порок должен быть наказан.

Постепенно Белфорд разговорился и сейчас болтает без умолку. Слова, приглушенные ледяным пузырем, не долетают до балкона. Вы снова смотрите на небо, словно пытаясь разглядеть ответ в рисунке созвездий (если бы человеческий взгляд мог проникать в окрестности Сириуса, вы и впрямь увидели бы ответ – правда, совсем не на те вопросы, которые вас интересуют). Вздохнув, вы возвращаетесь в комнату.

– О чем вы тут говорили?

– Белфорд хочет еще поискать Андрэ, – поясняет Кью-Джо. – Ты можешь его покатать?

– Да, наверное, – отвечаете вы без энтузиазма. – А сколько сейчас времени?

Это риторический вопрос; однако на часах – о боже! – на часах…

23:13

Повалив стул, вы бросаетесь к телефону. О боже! Прозевать такой момент! Проклятый Белфорд со своей бесстыжей пролетарской настырностью! Проклятая макака и проклятые созвездия!

Телефон в офисе «Познер, Лампард, Мак-Эвой и Джейкобсен» звонит и звонит; первые несколько гудков звучат как сирена «скорой помощи», последующие – как сигналы умирающего сердца. «Быстро же они разбежались! – думаете вы. – «Никкей» закрылся пятнадцать минут назад, а они уже слиняли с дискотеки». Как это понимать? Банзай или харакири?

Телефон щелкает, пустой механический голос поздравляет с Пасхой и сообщает, что офис будет закрыт до понедельника. Вы вешаете трубку. Интересно, есть ли у бога автоответчик, чтобы фильтровать молитвы праздных и корыстолюбцев? И в какую из этих категорий попадаете вы?

Телефонный справочник! Под аккомпанемент неразборчивых Белфордовых утешений пальцы лихорадочно листают желтые страницы. «Эр» – рестораны. Сколько их развелось! Единственный раздел, который толще, чем рестораны, – это юристы. Все правильно: люди идут обедать, ломают зуб, находят в тарелке кусок стекла, получают несварение – и подают иск. Такая вот страна – Америка… Ara, вот оно: ресторан «Бык и медведь». Смелее, Гвен!

Трубка снова радует бесконечными длинными гудками. Что может заставить посетителей покинуть «Бык и медведь»? Воображение пасует перед такой задачей. Наконец гудки прерываются, и на фоне ресторанного гула звучит сухое барменское «алло».

Вы просите позвать Фила Крэддока – старину Фила, – и пока бармен его ищет, пытаетесь по шуму толпы определить, как закрылся «Никкей». Особого уныния не слышно, однако при желании можно различить, как тонкое лезвие паники рассекает аморфный бормочущий кисель.

– Нет такого, – хрюкает бармен.

Отчетливо, словно на мониторе камеры слежения, вы видите, как он вешает трубку.

– Ой, подождите!!!

– Да.

– Попробуйте Сола Финкельштейна, пожалуйста! Спасибо…

Фил специализируется на товарных биржах, это другая порода брокера. Сейчас он, наверное, дома в кроватке – храпит, как перевернувшийся трактор. Надо было с самого начала попросить Сола – старину Сола! Пока вы ждете, сквозь телефонный шорох пробивается далекое, словно бы случайной искрой залетевшее с соседнего провода слово «бозо». Чувствуя, как по спине бегут необъяснимые мурашки, вы пытаетесь разобраться в ощущениях. Но тут возвращается бармен:

– Нет такого.

– Ладно, тогда попробуйте…

– Знаете, я вам не секретарша! Мне работать надо.

Он бросает трубку, оставив в ухе пригоршню вибрирующей тишины.

Обхватив руками голову, вы буквально чувствуете, как в гуще черной блестящей прически стремительно, от фолликула к кончику, седеет очередной волосок. Номер двадцать четыре. А за ним двадцать пять, двадцать шесть… Друзья покидают в беде.