Сонины проказы - [5]

— Что значит этот маскарад? Кажется, нынче не Масленица[6], — заметил господин де Реан.

— Это она, наверное, придумала, как заставить волосы виться. Ей непременно хотелось, чтобы у нее были такие же кудри, как у Камилы, а та мочит волосы, чтобы они кудрявились. Соня подумала, что стоит только намочить волосы… — предположила маменька.

— Вот до чего доводит щегольство! Хотела быть хорошенькой, а вышла смешной, — покачал головой отец.

Полю стало жаль сестру:

— Сонечка, поди скорее обсушись, причешись и переоденься. Если бы ты знала, какая ты смешная, ты бы и двух минут не осталась в этом виде.

— Нет, она так и отобедает: в этой прелестной прическе и в этом чистеньком платьице… — вмешалась госпожа де Реан.

Но Поль с жаром стал просить за Соню:

— Ах, тетя, пожалуйста, простите ее! Позвольте ей переодеться и причесаться. Бедная Соня, как мне ее жаль!

— В самом деле, милая, прости ее, и я прошу вместе с Полем, — поддержал его господин де Реан. — Другое дело, если она и в следующий раз…

— Уверяю, папенька… Поверьте, это… в последний раз! — рыдала Соня.

— Только ради отца я позволяю тебе пойти в свою комнату и переодеться, — смягчилась госпожа де Реан. — Но вот обедать с нами ты сегодня не будешь. Придешь в залу, когда мы встанем из-за стола, — распорядилась она.

— Ах, тетя, позвольте… — начал было Поль.

— Нет, Поль, не проси, как я сказала, так и будет, — решительно оборвала его госпожа де Реан и обернулась к дочери: — Можешь уйти.

Соня пошла в детскую, переоделась, причесалась и пообедала одна. Поль после обеда пошел за ней, и оба стали играть в зале.

С того дня кудри Соне разонравились, и под дождем она больше не бегала.

Глава VI Лошадиное лакомство

Соня была сластена. Маменька знала, что много есть вредно для здоровья, поэтому она запретила дочери перекусывать между трапезами, но Соня постоянно была голодна и ела все, что попадалось под руку.

Каждый день после завтрака, часа в два, госпожа де Реан ходила кормить мужниных лошадей, их было больше сотни. Соня всегда носила за ней корзинку черного хлеба и подавала матери по куску. Девочке было строго-настрого запрещено есть этот хлеб — он дурно выпечен и вреден для желудка.

После всего они заходили в конюшню, где стояли пони. У Сони была своя лошадка, которую ей подарил папенька. Это был прехорошенький черный пони, немного побольше маленького ослика. Девочке было позволено самой кормить его. Часто случалось, что Соня, прежде чем дать хлеб лошадке, сама откусывала кусочек.

Однажды ей так захотелось черного хлеба, что она зажала ломоть в ладошке, выставив из-за пальцев только самый краешек горбушки. «Пони откусит только этот маленький кусочек, — рассудила она, — а остальное я сама съем». И поднесла кулачок с лакомством к пони. Лошадка укусила хлеб, но в то же время сильно досталось и Сониным пальцам. Соня не смела вскрикнуть, от боли уронила хлеб, а довольная лошадка тотчас подхватила его и выпустила Сонины пальцы.

Из укуса сильно потекла кровь. Соня вынула платок и накрепко обернула им пальцы. Кровь остановилась, только весь платок вымок. Соня спрятала руку под передник, и мать ничего не заметила.

Когда сели за стол, кровь все еще немного сочилась. Беря ложку, стакан, хлеб, Соня запачкала кровью скатерть. Мать заметила это.

— Что с твоей рукой, Соня? — обеспокоенно спросила она. — Вокруг твоей тарелки кровяные пятна.

Соня не проронила ни слова.

— Разве ты не слышишь, о чем я тебя спрашиваю? Откуда эта кровь? — повторила мать.

— Это… это из пальца, — прошептала Соня.

— Из пальца? И давно он у тебя болит? — испугалась госпожа де Реан.

— С утра, маменька. Меня лошадка укусила.

— Странно, лошадка такая смирная. Почему она тебя укусила? — удивилась госпожа де Реан.

— Когда я ее кормила хлебом… — проговорила Соня.

— Ты, верно, не так держала кусок, как я тебя учила? Я же говорила, что надо положить хлеб на открытую ладонь, — догадалась мать.

— Я, маменька, в пальцах держала.

— Вечные глупости! Раз так, больше ты не будешь кормить лошадей. — И мать отослала Соню перевязать рану.

А девочка в это время думала, что она все равно будет носить корзинку с хлебом и сможет откусывать то от одного ломтика, то от другого.

Назавтра она снова понесла в конюшню за матерью корзинку с хлебом. Подавая ей по кусочку, девочка спрятала один ломоть в карман и съела, пока маменька не видела.

Когда подошли к последней лошади, выяснилось, что куска не хватает. Конюх уверял, что положил в корзину ровно столько кусков, сколько в конюшне лошадей. Говоря с конюхом, маменька взглянула на Соню: у той рот был набит хлебом, и она торопилась проглотить поскорей последний кусочек. Маменька догадалась, отчего не достало одного ломтя. Лошадь, ожидая своей доли, нетерпеливо ржала и стучала копытом.

— Стоило мне отвернуться, — с укоризной промолвила госпожа де Реан, — как ты утащила кусок хлеба и съела, несмотря на мое запрещение. Ступайте, сударыня, в свою комнату, с этих пор вы больше не будете ходить со мной к лошадкам. И вместо обеда я пришлю вам супу и побольше хлеба — раз он вам так уж нравится.

Понурив головку, Соня побрела в свою комнату.

— Боже мой, боже мой! — запричитала нянюшка. — О чем, барышня, опять запечалились? Опять наказали? Что опять напроказили?