Сонеты, песни, гимны о любви и красоте - [7]

Шрифт
Интервал

Но я, в любви святая простота,
Зачем тогда порочил твёрдость милой?
Ведь славилась всегда победа та,
Что к нам через упорство приходила.
Нет твёрдости, какую б не смягчило
Желание любви и чистых нег:[142]
Сломлю я стойкость девы нежной силой,
И сердце станет крепче в ней навек.
Чтоб ею овладеть, терплю я боли,
Владея — буду счастлив много боле.
52
Я часто от неё иду домой,
Как воин, потерпевший пораженье,
Попавший в плен, унылый и немой,
Без верного щита и снаряженья.
Я сам себя пленяю в униженье,
Дабы скорбеть от боли[143] в тишине:
Любимой изгнан я без снисхожденья,
И ослабев, забылся в полусне.
Пусть мысль о тщетной радости во мне
Не смеет облегчать мои страданья,
Но мрак тоски с презреньем наравне
Питает каждый день мои терзанья.
Разлука с ней — моя епитимья,[144]
Увижусь с ней — с наградой буду я.
53
Пантера, что своей пятнистой шкурой
Зверей влечёт, но взглядами страшит,
В кустах скрывает злобный блеск прищура,
Как только поохотиться решит.[145]
Так милая красой своих ланит
Со мною забавляется нещадно:
Она меня к погибели манит,
Не одаряя милостью отрадной.
Позор, коль взгляд такой богини ладной,
Что мир собой украсить прибыла,
Приманкой стал охоты кровожадной —
Добро стыдится быть орудьем зла.
Лишь милосердье с красотой согласно,
И в их Творце мы это видим ясно.[146]
В Театре мира[148] милая моя,
Как будто Зритель праздный и ленивый,
Глядит, как в пьесе жизни прячу я
Тревожный дух под маской прихотливой.
Когда я полон радости шумливой,
Комедиант я, весел мой настрой;
Но коль охвачен горестью тоскливой,
Стенаю, как трагический герой.
Она следит бесстрастно за игрой,
Что в ней пока никак не отзовётся:
Смеюсь — глумится; я в слезах порой —
С упорством сердца надо мной смеётся.[149]
Что ей мой стон и мой весёлый вид!
Не женщина — бесчувственный гранит.[150]
55
Когда я созерцаю красоту
И бессердечность милой ежечасно,
Я б отыскать хотел стихию ту,[151]
Что создала жестокость столь прекрасной.
Земля? — как небо мысли девы ясны,
Вода? — огнём любовь любимой жжёт,
Иль воздух? — нет в ней лёгкости опасной,
Огонь? — увы, её желанья — лёд.
Быть может, Элемент сей — небосвод,[152]
Создавший деву столь бесчеловечной:
Ведь небо гордый взор её влечёт,
А ум её безгрешней выси вечной.
Коль к Небесам приравнена она,
Быть милосердной,[153] как они, должна.
Прекрасна ты, но зла и беспощадна,
Ты, как Тигрица, жалости чужда,[155]
И слабого оленя кровожадно
Терзаешь на охоте без труда.
Прекрасна ты, но мстительно горда,
Как буря, ты склоняешь ниц дубровы,
И древо одинокое тогда
Раскалываешь молнией громовой.
Прекрасна ты, но в твёрдости сурова,
Ты — как скала средь яростной волны,
Где от удара тонет бриг торговый,
И крики о спасении слышны.
Я — тот олень, то дерево, тот бриг,
Кого ты губишь, рушишь, топишь вмиг.
57
Мой милый воин, к нам придёт ли мир?[156]
Пора с войной покончить нежеланной.
Мне тяжко выносить твоих секир
Губительный удар и непрестанный.
Я ослабел, меня терзают раны,
То диво, что я жив ещё сейчас:
Ведь сердце мне пронзили в сечи бранной
Сто тысяч стрел твоих жестоких глаз.
И вновь в меня ты целишь всякий раз,
И славу ищешь в дерзостном сраженье.
Но принесёт ли славу смертный час
Того, кто подарил тебе служенье?
Даруй же мир, и стань ко мне добрей:
И раны заживут мои быстрей.
58 (К ней, слишком уверенной в себе)[157]
Уверенности нет, что слабой плоти
Достаточно всегда себя самой:
Коль в том она уверена оплоте,
Объята будет скоро смертной тьмой.
Вся плоть слаба,[158] и силою живой,
Как пузырёк воздушный скоротечна;
Бич времени[159] и случай роковой
Погубят славу гордую навечно.
Богат ли, мудр, силён, красив — беспечно
Кто встал в самоуверенной хвале
На высшую ступеньку, тот, конечно,
Падёт[160] с неё: всё бренно на земле.
Краса моя, ну чем тебе гордиться?
В себя столь сильно верить — не годится.
59
Втройне счастлива[161] дева, чей оплот
В себе самой, чьё сердце неизменно:
Кого и лучший мир не увлечёт,
Кто не боится худшего смятенно.
Вот так корабль надёжный[162] режет пенный
Сердитый вал, и держит курс прямым,
Ни в шторм не поменяв его мгновенно,
Ни ясным днём, обманчивым таким.
Кто так уверен, тот невозмутим:
Что зло врага! что друга одобренье!
Она горда могуществом своим,
И никому не знает подчиненья.
Ей счастье — жить, уверовав в себя,
А я наисчастлив, её любя.
Те, кто познал вращенья сфер небесных,
Отметили для каждой из планет
Года движенья в циклах полновесных:
Так в круге Марса — шесть десятков лет.[164]
Когда ж во мне своей планеты свет
Зажёг крылатый бог,[165] в моей судьбине
Длинней был целый год любовных бед[166]
Тех сорока, что прожил я доныне.
Так был рассчитан по любви доктрине[167]
Сорокалетний Купидонов круг,
Где чах я и томился, как в пустыне.
Чтоб следующий год прошёл без мук,
Любви Планета,[168] сократи свой путь,
Иль век мой сократить не позабудь.
Чудесный образ красоты Творца,[170]
Мою святую, мой Кумир бесценный,
Не стану упрекать я без конца
Своим стихом в жестокости надменной.
Та дева Божьей силою священной,
Как Ангелы, на небе рождена,
Воспитана Святыми несомненно,
Дарами их украшена сполна.[171]
Зари сиянье, радости весна,
Луч света, приводящий в восхищенье!
Не в этом ли причина, что она
Питает к страсти низменной презренье?