Сонеты, песни, гимны о любви и красоте - [42]

. При этом она считает, что спенсеровский сонетный цикл «является лучшей поэзией, когда читается с учётом его мягкого юмора»[615]. С этой точки зрения мы можем рассматривать «Amoretti» и как некую остроумную куртуазную забаву, предназначенную для развлечения поэта и его будущей невесты. Может именно этот частично игровой характер сонетов Спенсера, да ещё построенный с учётом текстов Молитвослова, и привлёк к нему внимание «гордой девицы». Спенсер, вероятно, сумел опередить других соискателей руки знатной и богатой юной леди из почтенного семейства.

Некоторые исследователи пытаются найти аналог между «Amoretti» и «Amores» Овидия. И не только в лингвистической близости этих слов. Сходство между вышеуказанными произведениями они основывают на главном сюжете как «Любовных элегий» Овидия, так и сонетного цикла Спенсера, а именно, на ухаживании лирического героя за своей дамой сердца. Мол, как Овидий постоянно стремится к своей возлюбленной Коринне, так и Спенсер старается покорить сердце Элизабет Бойл[616].

Однако сонеты Спенсера нельзя называть эротическими в отличие от элегий Овидия, которые полны языческой чувственности. Желания Спенсера проявляются лишь изредка, исподволь, как например, в Am. 75 и Am. 76, посвящённых восхвалению юных грудей его будущей невесты, которые он сравнивает со спелыми яблочками. Однако если Овидий в подробностях изображает свои плотские удовольствия с Коринной:

Что я за плечи ласкал! К каким я рукам прикасался!

Как были груди полны — только б их страстно сжимать!

(Любовные элегии, V 19-20. Пер. С.Шервинского)

то Спенсер, наоборот, при всём страстном желании обладать любимой девушкой сдерживает в себе эти порывы, видя источник чувственных удовольствий лишь в законном браке, но не ранее:

Ни искрой похотливого огня

Не нарушай покой её священный,

Ни взглядом, сладострастье в нём храня,

Не возмущай души её смиренной.

Но лишь с любовью чистой и нетленной

И с негой в целомудренных мечтах

Войди в её приют благословенный

Под ангельский восторг на Небесах.

(Am. 84)

* * *

После прекрасных по форме и драматических по содержанию сонетов Спенсер сочинил простые, беззаботные любовные стихотворения, не пронумерованные и не имеющие названия в первом издании 1595 г. Современные редакторы обычно делят эти строфы на четыре отдельных стихотворения и дают им условные номера в квадратных скобках. По-разному можно относиться к этим произведениям. Одни считают, что Спенсер просто хотел похвастаться своим умением писать анакреонтические вирши «в этой модной изящной манере»[617], другие — что Анакреонтика подводит итог любовным конфликтам, которые возникли в сонетном цикле и ожидали решения в «Эпиталамии»[618].

В этих коротких стихотворениях Спенсер как бы продолжает тему последних сонетов «Amoretti», когда в совершившейся помолвке возникли некоторые трудности, связанные с ложью, что обрушил на Спенсера один из его недругов. При этом поэту пришлось расстаться с любимой, и он горько переживает своё вынужденное одиночество. Истории о «жестокой любви», рассказанные в Анакреонтике, следуют как продолжение за последними словами Am. 89:

Мой день погас, её лишённый света,

И жизнь мертва, блаженством не согрета.

В первой строфе Анакреонтики история о том, как Купидон ободрил поэта достать мёд из улья, но влюблённого ужалила пчела, сжато и точно изображает разочарование Спенсера в предпринятых им любовных ухищрениях, чтобы завоевать юную леди.

Во втором стихотворении (если принять во внимание, что Спенсер как бы олицетворяет себя в образе Купидона, а Элизабет в образе Дианы) мы вновь легко увидим в этом сюжете «жестокость» добродетельной девы. Купидонова стрела зажигает страсть во влюблённом, стрела Дианы-девственницы холодит юную леди в презрительном целомудрии[619]. Обменом стрел Спенсер пытается повернуть ситуацию, чтобы вернуть милость возлюбленной, и чтобы она сама сильней загорелась любовным чувством.

В третьем стихотворении Спенсер наделяет свою возлюбленную качествами Венеры, не только богини красоты, но и богини любви, которая может одарить чувственными наслаждениями. Здесь можно проследить некоторую аллюзию к Am. 6, где поэт предполагает, что если «вспыхнет страстью чистая юница», то «сей пожар погасит только смерть». Потому и наделяет он свою возлюбленную целомудренностью Дианы и страстностью Венеры.

И, наконец, последнее, самое большое, стихотворение Спенсер написал на популярный анакреонтический сюжет об ужаленном Купидоне и Венере. Анализируя спенсеровское стихотворение, Роберт Миола отмечает, что отождествление Элизабет Бойл с Венерой усилено реакцией богини на слёзы и жалобы Купидона. Венера смеётся над горем Купидона так же, как юная леди смеялась над поэтом (Am. 18) и сделала тяжкое положение плачущего влюблённого своей забавой (Am. 10)[620]. Хотя смех девушки не злонамерен, как и смех матери Венеры над слезами ужаленного пчелой сыночка. Венера не только смеётся над Купидоном, она его жалеет, ласково наклоняясь к нему и целуя милого малыша. В этом стихотворении проявляется не только жестокость любви, но и её власть, её нежность и милосердие. Спенсер в традиционных мифологических образах показывает, как неизбежно происходит превращение юной леди из гордой, самоуверенной «девицы» в чувственную, любящую невесту, являющуюся в то же время олицетворением целомудрия.