Сонет Серебряного века. Том 1 - [43]

И песня льется, песня прошлых бед, —

Простой и древней скуки амулет, —

Она развеет ждущие кручины!

Зимы студеной сладко мне начало,

Нас сочетала строгая пора.

Яснеет небо, блекнет покрывало.

Каким весельем рог трубит: «Пора!»

О, друг мой милый, как спокойны мысли!

В окне узоры райские повисли.

Из цикла «Осенний май»

III

Коснели мысли медленные в лени,

Распластанные кости спали в теле,

Взрезать лазурь голубки не хотели,

И струй живых не жаждали олени.

Во сне ли я, в полуденном ли плене

Лежал недвижно у недвижной ели?

Из купола небес, как из купели,

Янтарь стекал мне сонно на колени.

Вдруг облак золотой средь неба стал,

А горлицы взметнулись тучкой снежной

С веселым шумом крыл навстречу стрел.

Сквозь звон, и плеск, и трепет, как металл,

Пропел «живи!» мне чей-то голос нежный,

И лик знакомый в блеске я узрел.

Посвящение В. Я. Брюсову (Акростих)

Валы стремят свой яростный прибой,

А скалы все стоят неколебимо.

Летит орел, прицелов жалких мимо, —

Едва ли кто ему прикажет: «Стой!»

Разящий меч готов на грозный бой,

И зов трубы звучит неутомимо.

Ютясь в тени, шипит непримиримо

Бесплотный хор врагов, презрен тобой.

Ретивый конь взрывает прах копытом.

Юродствуй, раб, позоря Букефала!

Следи, казнясь, за подвигом открытым!

О лёт царя, как ярко прозвучала

В годах, веках труба немолчной славы!

У ног враги, безгласны и безглавы.

Ответный сонет Ю. Н. Верховскому

Ау, мой друг, припомни вместе с «башней»

Еще меня, кому не чужды «Оры».

Бывало, гость, я пел здесь до авроры,

Теперь же стал певуньею всегдашней,

Наверно, стал наглей я и бесстрашней,

Что смел вступить в содружеские хоры, —

Так пес дворной, забравшись в гончих своры,

Летит стрелой, чтоб не узнали шашней.

А впрочем, нет: в теперешних напевах

Я – чист и строг, хоть и чужда мне мрачность

И сам в себе не вижу иноверца, —

Но присмирел проказник в правых гневах,

И флёр покрыл опасную прозрачность,

Чтоб не смущать доверчивого сердца.

1909, август

* * *

Всегда стремясь к любви неуловимой,

Скитался я, как странник меж людей,

Еще тебя не зная, чародей,

Воинственною облеченный схимой.

Очаровательною пантомимой

Любуясь, думал я: «Помолодей,

О сердце, язвы от страстных гвоздей

Другим, а не тебе, да идут мимо!»

Кощунственно я мыслил о любви,

Не зная близости чудесной встречи,

И вдруг увидел сердце все в крови.

Зовешь меня мечом небесной сечи?

Еще зовешь? На радость иль на бой

Веди меня! Я – твой, я – твой, я – твой!

1912

* * *

Такие дни – счастливейшие даты.

Последний холод, первое тепло.

Смотрю не через пыльное стекло:

Собаки лают, учатся солдаты.

Как хлопья закоптелой, бурой ваты,

Буграми снег, а с крыш давно стекло.

Но почему так празднично светло?

Или весны не видел никогда ты?

Весну я знаю и любил немало,

Немало прошумело вешних вод,

Но сердце сонное не понимало.

Теперь во мне проснулось все, – и вот

Впервые кровь бежит по сети вен,

Впервые день весны благословен!

1916

Валериан Бородаевский

Пир

Зеленые, хитрые волны, со мной не лукавьте,

Честных объятий хочу я, старый пловец.

Мчите от берега прочь, песней забавьте.

Вокруг головы оплетите зеленый венец.

Вспененные гряды и зыби – морское похмелье!

Тело, что бури ковали, не нужно земле.

Акулы, акулы, любил я ваш плеск и веселье

В холодной, глубинной, зеленой, колдующей мгле.

Вы, белые чайки, отраден ваш лет замедленный,

Склонитесь, приникните ближе к холодным губам!

Акулы и чайки, на пир! Кудрявой короной

Увенчанный друг потрясает свой кубок червонный,

Где горькая кровь, что кипела по дальним морям.

Цикл сонетов «Медальоны»

I Святой Франциск

Когда я пал так безнадежно низко,

Что взор Христа страшуся повстречать,—

Хочу рукой слабеющей достать

До ризы бедной нежного Франциска.

Как тленный глаз от солнечного диска

К его лучам спешит перебежать;

Когда – в разлуке – милой не обнять,

Так сладостна – любовная записка.

Друг робких душ, о младший брат Христов,

Ты не забыл ни пташек, ни волков,

Скитаясь меж бездонных лаззарони;

И даже злую плоть, что распинал,

В предсмертный час улыбкой ты ласкал,

Соединив пронзенные ладони.

II Мильтон

Как сладко грезить мне, что, вспенив море,

Я посещу туманный Альбион,

Где состязались мудро виг и тори,

И даже бури ведали закон!

Мечтать в ночи о важном разговоре

Вестминстерских часов,– услыша звон,

И о гробнице в лавровом уборе,

Где имя гордое прочту: Мильтон.

А ниже – Бард, или еще: Свобода.

И ясен мир заморского народа,

И как приближен дальний этот край!

Бестрепетный, железный пуританин,

Я верую в твой возвращенный рай,

Где даже дух твой – вечный Англичанин.

III Паскаль

На лоб твой геометра полагая

Венок из терний, – вещую печаль,

Смиряясь, усмирил ты, Блэз Паскаль!

Пусть бездны зев грозит тебе, зияя.

Пронзенная Десница всеблагая

Коснулась глаз твоих, и дальний Граль

Провидел ты и лобызал скрижаль,

Еще горячую огнем Синая.

А в час отдохновений и побед

Вручал тебе свой циркуль Архимед,

И дух живил предвечный Архитектор;

Склонясь к листу, ты числил и чертил,

Но под твоим пером малейший сектор

О таинстве распятий говорил.

IV Сведенборг

Едва теснины дольние расторг

Твой жгучий глаз и в далях безымянных

Витал,– скажи, избранный от избранных,

Кто о тебе подъял последний торг?

Кто, охмелевший бездной Сведенборг,

Встречал тебя на скалах первозданных,—

Денница ли с изгибом уст желанных,