Соната для Пина и Бара - [7]

— Знаешь, мне даже чуть-чуть любопытно, каков из себя этот мыслитель, — сказал Бар, с предвкушением звеня тарелками. — У меня накопилось уже столько доводов, что я в два счета уложу его на лопатки… Или на что там обычно укладывают. Вся его теория о мире Людей разрушится, как карточный домик. Разлетится на осколки! Ох, не могу дождаться.

Пин считал двери длинного-предлинного здания, сложенного из необтесанных камней.

— …Четвертая, пятая, шестая… Восьмая, девятая…

Рояльчик говорил, что стучаться следует в двенадцатую дверь. На этой ветхой, исцарапанной дверце были вырезаны какие-то символы. Музыкальная детвора размалевала ее цветными мелками — то ли в знак благодарности, то ли в отместку Клавикорду. Иной раз он любил поучить малышей уму разуму.

— Я стучать не буду, — заявил Бар. — Меня здесь вообще быть не должно.

— Ну, а я не рассыплюсь, — сказал Пин.

Стучал он долго, так долго, что у него чуть не отвалилась рука. Похоже, Клавикорд под старость совсем оглох и утратил чувство ритма, такта, а также все прочие чувства. Наконец дверь отворилась, и сквозь щелочку просунулся длинный-предлинный нос. Дряхлый Клавикорд был гораздо ниже Пина, так что нос этот едва не уперся ему в клавиатуру.

— Будят тут всякие, — пробурчал мудрец. — Спать мешают.

— Не время спать, дедушка, — как можно вежливей ответил Пин. — Мы к тебе за советом.

— И за напутствием, — вставил Бар. — Да и вообще, сам путь узнать было бы неплохо. Только ты, дедушка, не юли.

Последнюю фразу он произнес так угрожающе, что «дедушку», который чудом держался на своих витых ножках, от страха чуть не хватил удар.

— Эх, молодежь, — прошамкал он. — Вы проходите, устраивайтесь. А я вам какой-нибудь смазки приготовлю. Да войлока.

В гостиной Пин осторожно опустился на мягкий диван — и тотчас утонул в нем целиком.

— Диваны-поглотители, — осуждающе проговорил Бар. — Диваны-глушители. Держу пари, что и стены у этого дома звуков не пропускают. А сейчас он заговорит нам зубы, собьет с панталыку — и мы поведемся на его бредни, как последние балалайки.

Пин что-то промычал из своего дивана-поглотителя.

— И смазка у него, небось, ядовитая, — со зловещим видом предрек Бар.

Но Клавикорд Пизанский вовсе не собирался никого травить. Он принес из кухни чайничек со смазкой, тосты с фетром и принялся расспрашивать гостей.

— Зачем, — спросил он надтреснутым голосом, — зачем вам понадобилось в мир Людей?

Пин, который к тому моменту выбрался из диванного кокона, чуть ли не на дюйм подскочил к потолку. Откуда Клавикорду известно, что он собрался в мир Людей?!

— Нечему дивиться, друзья мои. Я вижу вас насквозь, — беззубо улыбнулся тот. — И знаю, что у вас на уме. Ты, — сказал он Бару, — фома неверующий. Ты поверишь только тогда, когда убедишься, что мир Людей не сказка. А ты, — обратился он к Пину, — спешишь исполнить просьбу друга, и это похвально. Но не кидайся в омут с головой. Тебе нужен Мастер, а Людей в том мире миллионы и миллионы. Ошибиться так легко!

— Я справлюсь, — уверенно сказал Пин.

— Трудно будет без попутчика, — раскачиваясь, проворковал мудрец. Глаза на его расписной крышке словно бы улыбнулись. Пин заметил, что глаза эти жили какой-то отдельной, непостижимой жизнью. Зрачки вращались сами по себе, а иногда даже и в разные стороны. Сейчас один зрачок был устремлен на него, на Пина, а другой — на Бара.

Бар сидел с надменным выражением лица, и его начищенные тарелки горделиво сверкали в свете люстры.

— «Куда ты, туда и я». Помнишь? — шепотом подсказал Пин, когда Клавикорд поковылял на кухню за очередной порцией войлочных бисквитов.

— Помню, — буркнул Бар. — Ладно уж, так и быть, не брошу тебя. Но учти, если что пойдет не так, виноват будешь ты.

Утаивая детали (как и полагается мудрецу), Клавикорд сказал, что им нужно всего-то навсего взобраться на пригорок Бекар и залезть на сухое дерево, которое растеряло свои листья давным-давно. Это скрюченное дерево стояло у самого края холма, там, где холм был странным образом скошен (как хлеб, от которого отрезали горбушку).

— И что, вот отсюда нам прыгать? — скептически осведомился Бар.

— Клавикорд сказал, прыгать надо с дерева, — поскреб свою крышку Пин.

— Ну да. А если б он сказал бросаться с моста, мы бы тоже бросились?

— С моста — расшибешься, а со взгорка — нет. Тем более внизу песок, — рассудил Пин.

— Эх, была не была! Прыгну с тобой за компанию. Хоть разомнусь маленько, — вздохнул Бар.

Добравшись до верхушки дерева, они чувствовали себя, как последние балалайки. Именно так, как предсказывал Бар. На них, позвякивая, таращилась малышня. Взрослые инструменты осуждающе смотрели наверх и что-то с нравоучительным видом втолковывали малышне. Что-то вроде: «Видите этих чудил? Не берите с них пример, они плохо кончат».

Бар и без того догадывался, что «они плохо кончат». Верхняя ветка, на которую они влезли с горем пополам, предательски трещала. Нет-нет да и обломится.

— Чем быстрее мы прыгнем, — с натугой сказал Пин, — тем быстрее избавимся от толпы поклонников.

— Это не поклонники, — сказал Бар. — Это критики и судьи.

Кто знает, сколько бы друзья тянули резину, если б ветка под ними не хрустнула. Хруст был оглушительный, и Пину даже показалось, что роковой. Они рухнули вниз под аккомпанемент рокового хруста и рокового смеха детворы. А потом последовало роковое приземление… Только не на песок, а в открытый кузов грузовика.