Маккензи закусила губу.
— Мне жаль, что я сегодня от тебя убежала.
— А мне нет.
Она нахмурилась и отстранилась, но Данте снова привлек ее к себе.
— Ты неправильно меня поняла. Я имел в виду, что до этого момента не понимал, как много ты для меня значишь. Мне было хорошо с тобой, я хотел, чтобы ты родила мне ребенка, но осознал, насколько ты мне дорога, лишь когда подумал, что потерял тебя.
Ее сердце замерло на мгновение, после чего бешено заколотилось.
— Ты хочешь сказать?..
Он улыбнулся.
— Я люблю тебя, Маккензи Роуз. Люблю так сильно, что у меня чуть сердце не разорвалось, когда ты сбежала. Обещай, что подобного больше не повторится.
— Только если ты пообещаешь не пугать меня до смерти своими сюрпризами. Лучше вываливай все сразу.
Рассмеявшись, он крепче прижал ее к себе.
— Договорились.
— Ну раз уж речь зашла о честности… — Обняв мужчину за шею, Маккензи поцеловала его в губы, вложив в этот поцелуй всю свою любовь.
Когда она наконец отстранилась, Данте довольно промурлыкал:
— Это значит то, о чем я думаю?
— Да. Я люблю тебя, Данте Карраццо, и буду любить всегда.
— Вот только я этого не заслуживаю. — Он внезапно нахмурился. — Я бесцеремонно воспользовался тобой, когда ты мирно спала в моей постели. Принимал тебя за обычную шл…
Маккензи не дала ему договорить, снова накрыв его губы своими.
— Это уже не имеет значения. Ты не воспользовался мной.
Данте отвернулся.
— Но я не оставил тебе выбора.
Она положила руку ему на подбородок и заставила посмотреть на нее.
— Да, я была потрясена, когда, проснувшись, обнаружила на себе обнаженного незнакомца, но у меня был выбор. Я могла бы закричать или выскочить из постели.
Его глаза улыбались.
— И почему же ты этого не сделала?
— Потому что не хотела, чтобы ты останавливался. Мне еще никогда не было так хорошо, — призналась она.
— Но ты шептала имя своего бывшего возлюбленного.
— Если я это и делала, то только потому, что с тобой было совсем не так, как с ним. Ричард всегда называл меня снежной королевой. — Маккензи инстинктивно обхватила себя руками.
Данте крепче обнял ее.
— Он полный идиот!
Девушка попыталась улыбнуться, но у нее ничего не вышло.
— Он знал, что я была зачата путем искусственного оплодотворения, и видел в этом причину моей фригидности. При расставании он сказал мне, что я не настоящая женщина, а жалкий суррогат.
Зарычав от негодования, Данте поцеловал ее в макушку. Ему хотелось убить этого негодяя.
— Но не могла же ты ему поверить.
Маккензи напряглась в его объятиях, но не отстранилась.
— Проанализировав свой прошлый опыт, я подумала, что, возможно, Ричард был прав. Интимная близость не доставляла мне удовольствия. До той ночи в «Эштон Хаусе».
Данте хотелось плясать от радости. Она принадлежала ему, и только ему. Казалось, его сердце вот-вот выпрыгнет из груди.
— Послушай меня и поверь, дорогая, ты самая страстная женщина, которую я когда-либо знал. И самая настоящая.
Маккензи улыбнулась ему.
— Раньше у меня был любовник моей мечты, который иногда приходил ко мне во сне. Думаю, он пытался мне сказать именно это.
Приподняв ее подбородок, Данте заглянул ей в глаза.
— Тебе больше не нужен любовник мечты.
— Нет, — согласилась она, обольстительно улыбаясь. — Теперь у меня есть настоящий.
Они опоздали на свадьбу на целых два часа, но никто, похоже, не возражал. На шее Маккензи искрилась изумрудная подвеска, а в ушах покачивались подходящие к ней серьги. Данте сохранил эти украшения и преподнес их ей перед церемонией в качестве свадебного подарка и в знак своей любви. На этот раз Маккензи приняла их, уверенная в его чувстве.
Стюарт Куинн с радостью согласился взять на себя роль шафера. Он стоял рядом с Данте, и его суровое обветренное лицо сияло от гордости. Но Маккензи, идущая под руку со своим отцом к алтарю в саду, не замечала никого, кроме Данте. Его темные глаза притягивали ее как магнит, а нежная улыбка говорила больше, чем тысячи слов.
— Я люблю тебя, Маккензи Роуз, — прошептал он, когда она подошла к нему.
Посмотрев на него, она почувствовала себя так, словно у нее выросли крылья.
— А я тебя, Данте.
Тогда он наклонил голову и страстно поцеловал ее.
За спиной у них раздались бурные аплодисменты, и только тактичное покашливание священника прервало этот поцелуй.
— Какое бесстыдное нарушение традиции, — проворчал он, но его глаза улыбались. — Может, все-таки позволите мне прочитать речь?
Он посмотрел поверх Библии на собравшихся гостей.
— Дорогие братья и сестры…
