Сон в начале тумана - [61]

Джон пристрелял новый винчестер, подаренный Карпентером, а Орво обтесал ложе и приклад, сняв лишнее, по его мнению, дерево. Винчестер приобрел странный вид, но стал намного легче.

Охота была удачная. Почти каждый день Джон притаскивал домой одну или две нерпы, и раздобревшая Пыльмау подносила ему ковшик воды с плавающей льдинкой. Иногда, прежде чем лечь спать, Джон уходил в свою каморку и писал в блокноте.

«Кончается вторая зима моей жизни на Чукотке. Воспоминания о прошлой жизни больше не волнуют меня. У меня такое чувство, словно я умер для прошлого, и если в самом деле существует потусторонний мир, то, наверное, люди, оказавшиеся там, вспоминают о земной жизни с таким же ощущением, как и я. Скоро у Пыльмау родится ребенок, и корни мои глубоко уйдут в народ, который волею судьбы поселился на самом краю планеты. У этих людей, слава богу, нет многих привычек, вконец запутавших жизнь так называемого цивилизованного человека. Жизнь их проста и безыскусна, они честны и правдивы. Когда они встречаются, у них нет никаких усложненных церемоний приветствия. Просто один говорит другому: «Пришел?» А тот отвечает: «Ии», что значит «да». И все же иногда и сюда проникают дурные ветры того мира. Иначе откуда взяться привычке к стяжательству у Армоля? Почему он решил изменить извечному правилу этих людей — иметь все сообща и добытое богатство считать достоянием всех? Нет никакого сомнения в том, что злой дух здесь — мистер Карпентер. Но чукчи уже не могут обходиться без многих вещей, изобретенных в мире белых людей. Чем меньше мои новые земляки будут общаться с белыми людьми, чем дольше не будут они принимать законы, создающие иллюзию порядка, а на самом деле лишь усложняющие жизнь, — тем дольше они сохранят свое духовное и физическое здоровье…»

Однажды вместо Пыльмау навстречу вышла бабушка Чейвунэ и, подавая ковшик, сообщила Джону:

— В вашу ярангу прибыл важный гость.

— Карпентер? — удивился Джон.

— Этот гость не мужчина, а женщина. И она важнее и красивее десятка Поппи!

Джон сделала движение, чтобы быстро войти в ярангу, но старуха загородила вход.

— Сперва надо очиститься от скверны! Подожди…

Чейвунэ прошептала несколько слов заклинания и только потом разрешила войти в чоттагин. Джон уже начинал догадываться о том, что произошло.

— Значит, в гости пришла женщина? — уточнил он у Чейвунэ.

— Да. Красавица с волосами, как утренняя заря, — ответила Чейвунэ.

«Рыжая, в деда Мартина», — решил Джон и осторожно приподнял меховую занавесь полога.

— Что ты делаешь?! — закричала бабка. — Осторожнее! Гостья боится холода.

Не обращая внимания на причитания старухи, Джон вполз в полог. И когда глаза после солнечного света привыкли к полутьме полога, разглядел у задней стенки жену. Она лежала на боку, обнажив большую набухшую грудь. Возле нее в пыжиковых шкурках копошилось что-то живое, маленькое и розовое.

— Сон! — голос у Пыльмау был хрипловат. — Посмотри, какая красивая!

Поначалу Джон ничего красивого не нашел в этом крохотном комочке жизни. Редкие волосики ребенка вправду были рыжеваты. Но чем больше он вглядывался в сморщенное крохотное личико, смешно и жадно сосущее грудь существо, в груди у него стремительно росла незнакомая огромная нежность. На глаза навернулись слезы, и Джон, обращаясь к новорожденной, прошептал:

— Здравствуй, Мери!

— Она тебе нравится? — спросила Пыльмау.

— Она — прелесть! — ответил Джон. — Я ее назвал Мери. Так зовут мою мать.

— А я назвала ее по-чукотски Тынэвиринэу, — сказала Пыльмау.

— Ну и пусть у девочки будут два имени: одно Мери, а другое Тынэвиринэу.

— Верно! — обрадовалась Пыльмау. — Как у белого человека. Ведь у тебя тоже два: Джон Макленнан.

— Тогда у Мери будет даже три имени: Мери-Тынэвиринэу Макленнан. — улыбнулся Джон.

— А три еще лучше! — с восторгом согласилась Пыльмау.

В полог вползла Чейвунэ и начала выгонять Джона:

— Хватит, хватит! Посмотрел и уходи. Не полагается мужу видеть роженицу десять дней, ну да уж ладно, пустили тебя, как белого человека. А теперь ступай и готовь подарки: ведь гость, поди, не с пустыми руками приехал?

— Иди, Сон, — ласково сказала Пыльмау. — Подарки лежат в деревянном ящике, в мешке из нерпичьей кожи.

В чоттагине уже толпились люди. Орво шагнул навстречу и показал мизинец. Джон недоуменно посмотрел на искривленный, с синим ногтем палец. Рядом возник второй мизинец — Тнарата, за ним — Армоля. Вскоре Джон оказался в окружении разнообразных мизинцев, обладатели которых наперебой поздравляли его с прибытием долгожданной и желанной гостьи.

— Ничего не понимаю, — пробормотал Джон.

— А это значит, — пояснил Орво, по-прежнему держа мизинец перед его лицом, — что ты должен оделить нас подарками от имени гостьи — новорожденной.

Джон достал кожаный мешок, о котором говорила Пыльмау. Да, жена предусмотрела все. В маленьких сверточках лежали щепотки табаку, куски сахару, чай, лоскутки цветной ткани, иголки, нитки и даже пара выкроенных подошв на торбаса.

— Сразу видно, с какой стороны прибыла гостья, — сказал Орво, принимая табак. — Табаком славна его сторона.

Джону хотелось вернуться в полог, побыть вместе с Пыльмау, но гости приходили один за другим, показывали мизинец, а те, кто уже получил подарок, не торопились уходить и усаживались вокруг коротконогого столика пить чай.