Сон в начале тумана - [51]

— Или если они записываются в особую книгу у самого главного человека в селении, — говорит Джон, — это считается за самое важное.

— Не знаю, не понимаю, — мотает головой Армоль. — Мне в женитьбе важно совсем другое. То, отчего дети бывают. Я так думаю, Сон, ты давно женат на Пыльмау, еще с того дня, как мы вернулись с Берингова пролива, если я тебя верно понял. А то, что у нас нет человека, который может общаться с богом белых людей, и книги, и даже главного человека в селении, — тут уж мы тебе никак не поможем.

— Сон, если ты решил жить по нашим обычаям, такты уже женился, — заключает Орво. — Больше ничего не надо.

— Правда? — обрадованно восклицает Джон.

— А как же иначе? — отвечает Орво.

— Значит, я могу называть Пыльмау своей женой?

— Давно можешь, — говорит Армоль и сам наливает в чашки водку.

Джон показал подарки, присланные русским капитаном. Орво и Армоль одобрили, как Джон разделил их. Посудив-порядив, ткань решили отдать в семью Гувата, который долго болел.

Три матросские фланелевые рубахи Орво посоветовал Джону оставить себе, однако Джон с этим не согласился и подарил их Тнарату, Орво и Армолю.

— Все нужное, — сокрушенно произнес Орво, оглядывая подарки. — Нам надо и подвесной мотор, и новые винчестеры, патроны. Хорошо бы достать и деревянный вельбот. Очень хорошо на нем во льдах плавать. Но стоит дорого. Наверное, надо три двадцатки моржовых клыков или ус с целого кита отдать… — Он обратился к Армолю: — А ты вот говоришь, что можно обойтись безо всего этого и жить по древним правилам и со старинными орудиями. Согласился бы ты сегодня выйти в море с одним копьем или луком со стрелами?

— Будем надеяться, что сумеем купить и вельбот, и подвесной мотор, — сказал Джон и спросил Орво: — А платят чукчи какую-нибудь дань русскому правительству?

— Кто хочет, тот и платит, — небрежно ответил Орво.

— Как? — не понял Джон.

— По доброй воле у нас платят дань, — пояснил Орво. — Это как бы подарок Солнечному Владыке — Русскому царю.

— Очень интересно! — удивленно произнес Джон.

— Ничего интересного, — заметил Орво. — Отдают всякую дрянь, ненужную в хозяйстве.

Когда разносили подарки, в каждой яранге Орво, Армоля и Джона встречали с радостью и старались угостить. Люди жили по-разному. Были и вовсе бедняки, У которых покрышки яранг были рваные, а пологи представляли собой полусгнившие лохмотья оленьих шкур.

В одной яранге жили два старика. Полуослепшие и грязные, они ползали в зловонном и грязном чоттагине. Посреди стояла деревянная лохань, из которой одновременно ели собаки и старики.

Вопросительно взглянув на Орво, Джон заметил смущение на его лице и спросил:

— Разве нет никого, кто бы мог помочь этим несчастным?

— У них нет родни, — сказал Орво. — Сердобольные люди приносят им еду, иногда прибирают в яранге.

Уже на улице, по дороге в другую ярангу, Орво сказал:

— Им давно надо уходить за облака. У нас такой обычай: если человек уже не может прокормить себя или начинает приносить меньше, чем стоит его жизнь, он по своей доброй воле уходит за облака. Но у Мутчина и Эленеут вышло так, что сыновья их, которые могли помочь им уйти в другой мир, уже умерли. Теперь некому совершить обряд, и старики будут маяться, пока не угаснут.

— Как жестока жизнь! — не сдержался Джон.

— Да, — согласился Орво. — Не повезло старикам. Были бы живы сыновья, они бы не мучились и уже жили в ином мире.

Снег выпал неожиданно. Три дня кряду лил беспрерывный мелкий дождик, а в одно утро вдруг превратился в снегопад. Сначала снежинки таяли на черной земле, но их было так много, что к полудню земля была покрыта пушистым снежным ковром, и Энмын с побелевшими ярангами и холмиками мясных ям неожиданно обрел праздничный веселый облик.

Ранним утром Яко разбил ковшиком лед в ведре и удивленно произнес:

— Затвердела вода!

А отяжелевшая Пыльмау сказала:

— Зима пришла.

16

По первому снегу Джон начал учиться управлять упряжкой. За лето собаки разжирели и обленились. Некоторые вообще забыли дорогу к дому, и их приходилось разыскивать по всему селению. Дело осложнялось еще и тем, что Джон их не знал «в лицо», и Пыльмау бегала вместе с ним в поисках.

Когда наконец упряжка была собрана и запряжена, Джон уселся на нарту и храбро крикнул:

— Гу!

Нарта не двинулась с места. Собаки продолжали обнюхивать друг друга, не выразив никакого желания повиноваться команде. Повторив несколько раз «гу», Джон разразился потоком ругательств. Вожак медленно обернулся и как бы с укоризной посмотрел на незнакомого каюра. Пришлось позвать Пыльмау. Она что-то сказала собакам, а потом спокойно и деловито произнесла:

— Гу!

Джон едва успел прыгнуть на нарту. Сделав круг по лагуне и освоив команды «кх-кх» и «поть-поть» — направо и налево, — он направил нарту к яранге. Притормозив и произнеся протяжное: «Гэ-э-э!» — Джон крепко вбил остол в еще неокрепший снег и спросил Пыльмау:

— Что же ты сказала собакам такое, что они сразу же пошли?

— Да ничего такого, — ответила Пыльмау. — Сказала, чтобы слушались тебя, потому что теперь ты им хозяин.

— И все? — с недоверием спросил Джон.

— А что еще им говорить? Теперь они знают, что делать.