Сон над бездной - [71]

Запертые ворота гаража. Каменная глухая стена. Дальше – вход в туннель у дозорной башни.

– Никого тут нет. – Кравченко нагнулся и поднял пустую бутылку из-под кока-колы.

Гиз дотронулся до камня. Лицо его стало сосредоточенным, он словно прислушивался к чему-то.

– Никого тут нет и быть не могло, – громко повторил Кравченко.

– А это что за дверь? – Мещерский прошел вдоль стены.

– Эта дверь ведет в подвал, обычно она закрыта, – ответил Гиз.

– А сейчас открыта. – Мещерский потянул дверь на себя. Та со скрипом подалась.

Тьма. И вроде какие-то ступеньки.

– Эта дверь обычно закрыта, – повторил Гиз.

– Ну, вы-то откуда это знаете? Так говорите, словно каждый день по здешним подвалам шастаете. – Кравченко грубо оттер его плечом. – Вы же вроде не хозяин в замке, а гость.

– Эта дверь всегда закрыта, – упрямо повторил Гиз.

Кравченко прошел вперед, оттолкнул и Мещерского. Рывком распахнул дверь пошире. Шагнул бесстрашно во тьму. Нашарил выключатель. Щелк – да будет свет!

Мещерский вздохнул – самый обычный подвал. Стены оштукатурены, причем совсем недавно, крутые ступени вниз.

Следом за Кравченко туда спустились Мещерский и Гиз. Подвал был пуст. В нем пахло сыростью и известкой. В боковой нише виднелась низкая железная дверь. С виду – монолит. Кравченко дернул ее на себя. И она открылась – легко, словно открывалась до этого бессчетное количество раз.

За дверью было темно, хоть глаз коли. Выложенный кирпичом коридор уводил куда-то.

– Это что – подземный ход, тот самый? – спросил Мещерский. Голос у него отчего-то осип.

– Кажется, да. – Гиз переступил через порог. – Похоже, что да.

– А говорили, он давно замурован. Это Богдан утверждал. – Кравченко осматривал низкий кирпичный свод.

– Мало ли что болтает Богдан, – Гиз усмехнулся. Помедлив, шагнул в темноту. – Без фонаря мы здесь заблудимся. Ход ведет далеко, глубоко под землю.

– Нечего нам туда вообще соваться. – Мещерский потянул Кравченко за рукав. – Пойдем, хватит. Одному что-то там померещилось, а мы по подвалам лазай. Хорошенькое дело. Я и так со всем этим вашим карнавалом с ног валюсь. Вадик!

– Что?

– Пошли, я сказал, идем скорей отсюда!

И вот небывалое дело – Кравченко подчинился. Они вышли на воздух, поднялись на галерею. Гиз… он остался во дворе с официантом. Что-то у него спрашивал, они не вникали. Хватит вникать во все это!

– Ну, что там такое? – спросила их Олеся Михайловна. На галерее никто и не думал расходиться по спальням. Среди них Мещерский заметил и Павла Шерлинга в халате.

– Да ничего особенного, – ответил Кравченко. – Ваш официант по оплошности разбил посуду и устроил спектакль, боясь взбучки.

– Но я слышал, как он кричал, что кого-то видел. Кого он видел? – подозрительно спросил Шерлинг.

– Естественно, привидение, – ответил Кравченко. – А что он еще мог придумать в такой ситуации? Привидение – это ж классика.

– Уволить сволочугу завтра же. – Лесюк стукнул кулаком по каменной ограде галереи. – Колобродничаем тут из-за него полночи!

– Вадим, Сергей, можно я у вас немного побуду? С вами? – спросил Илья, когда они шли к себе.

– Конечно, – Мещерский не стал спрашивать у мальчика, почему он не идет к себе. – Хочешь, телевизор включим? Должен быть тут какой-нибудь ночной развлекательный канал.

В комнате включили телевизор. Кравченко нашел спутниковый «Плейбой», но Мещерский, отняв пульт, тут же переключил на другое – думать надо, что несовершеннолетнему показывать!

Кравченко только хмыкнул. Но казалось, Илья даже и не заметил, что его лишили «клубнички». Нейтральный выбор Мещерского пал на ночные новости. Показывали президента Украины в Верховной Раде, потом нового премьера. Потом пикет «голубых» на улицах Киева и в противовес пикет «оранжевых». То ли за вступление в НАТО, то ли против вступления, следом пошли кадры пресс-конференции Юлии Тимошенко. Потом корреспондент из Америки бойко начал сообщать новости о процессе над бывшим премьером Лазаренко.

– Его тоже по экстрадиции выдали, – сказал Илья. – И отца моего могут выдать.

– Неужели? – Кравченко словно впервые это слышал.

– Лучше бы его выдали, скорей бы уж. – Илья смотрел на экран.

– Илья, что бы там ни было с твоим отцом, тебе, сыну, так о нем говорить не пристало, – строго заметил Мещерский.

– Нам с матерью без него было бы лучше. – Илья поднялся.

– Что, уже уходишь? – спросил его Кравченко.

– Да.

– Хотел ведь побыть тут.

– Я пойду спать.

Но спать в эту ночь не пришлось.

Шум, крики. Крики, шум за дверью.

– Негодяй! Подонок!

– Папа, не надо! Папа, мы любим друг друга!

– Боже, Вадик, что опять?!! – Мещерский нашарил на столике рядом с лампой часы: четыре утра. За окнами – мгла. Снова туман в горах?

– Подонок, скотина! И это в дни, когда ее мать мертва! Я убью тебя! Пустите меня, я его прикончу!

Вопли за дверью. Мужской истерический голос – со слезами, с яростью, с надрывом. «Неужели это Шерлинг так?» – испугался Мещерский. Кравченко судорожно натягивал джинсы – не выскакивать же снова голяком?

Шум, крики. Крики, шум за дверью.

На этот раз не на галерее, не там, где был прежний ночной «сбор всех частей», а в просторной гостиной, где, несмотря на глухой предрассветный час, были зажжены все люстры, первым встретился Мещерскому и Кравченко Олег Гиз. Без черного с серебряным шитьем камзола, без ботфортов, в простыне, обмотанной вокруг бедер. Он пытался удержать вырывавшуюся из его рук растрепанную полуголую Злату.