Сон Чудовищ - [2]

В автобусе было около двадцати человек. Теперь, когда я уже обо всём догадался, мне бросились в глаза и другие детали. Изнутри вокруг двери автобуса смутно виднелись какие-то мелкие круглые отверстия. Не знаю, зачем они могут понадобиться в настоящем автобусе, но внутри этой модели за ними наверняка прячутся зубы. Квадратная пасть, вертикальные двери-«гармошка», как губы, и за ними в стене упрятаны клыки. Как электропила. Ничего себе мимикрия.

Мы ехали внутри чудовища. Оно останавливалось, как заправский городской автобус, которым и притворялось, выпускало людей и впускало. Интересно, когда оно кормится? Ночью, перед самым автовокзалом, когда тьма прячет мир от наблюдательных глаз и внутри остаются по двое, по трое людей? Или по одному. Говорят, алкоголики иногда ночуют в стоящих на ночь поездах. Интересно, в автобусы они не заглядывают? Тут неплохие сиденья, помягче. Бездомные алкоголики, кажется, периодически исчезают…

Было ясно, что предупредить других пассажиров я не могу, мне не то что не поверят — никто даже и не поймёт, о чём я толкую. В результате сойду разве что за сбежавшего психа. Я мог бы доехать прямо до дверей магазина, но оставаться внутри существа было выше моих сил. Я вышел почти в центре города за две остановки до цели и зашагал по правой стороне улицы. Было пустынно, и окна пурпурно-белых зданий из отёсанного камня ещё не ожили. За ночь асфальт покрылся лёгким инеем. Идти было свежо и легко. Я начал отходить от шока и тупо подумал, что теперь, пожалуй, придётся по утрам брать такси или ходить пешком. Или чего доброго машину завести.

Слева и сверху было какое-то движение. Я поднял глаза. Немного впереди меня по карнизу четырёхэтажного дома напротив шла лошадь. То есть это я сначала решил, что это лошадь. У неё были мутно-красные глаза. Она была чёрной вся сплошь, как чернила. Что-то с ней было не так; она шла не так, как ходят кони. Горожанин-то я горожанин, но коня я узнаю. Эта лошадь кралась, словно хищные кошки в саваннах. За долю секунды я отметил, что её суставы какие-то не такие, как положено лошади, слишком гибкие; слишком короткие ноги. Потом лошадь прыгнула.

Я не успел испугаться. Она мягко приземлилась на тротуаре метров за пятнадцать передо мной, сунулась острозубой мордой под каменную арку и тут же сильным скачком вознеслась назад на карниз, унося с собой большую кучу тряпья. Я сделал пару шагов к этой арке и увидел смятые газеты и тряпки там, где полминуты назад спал бомж. Рядом валялся бумажный стаканчик для поданных денег. Из него рассыпалась жалкая мелочь. Я глянул наверх. На крыше напротив лошадь перекинула добычу через карниз и активно жевала.

* * *

Я пошёл себе дальше, тихонько дыша. Инстинкт мне подсказал, что бояться не стоит, я не бомж и не то чтобы дичь, да и не прервёт хищник трапезу, чтобы гнаться за кем-то по новой… Голосовать на выборах за Белых Братьев, что ли, явилась и тут же сдохла злобненькая мысль. Всю дорогу они говорят, что Чёрные справляют обряды на дачах и в окрестных рощах, что их в городе больше трёх тысяч, а в столице и не сосчитать… Правда, Белые Братья не говорят, а вопят, мерзко и истерически, их ораторы чаще всего вызывают желание вызвать одновременно скорую и полицию, и голосуют за них около трети процента — таких экземпляров… Голосуют за них, на последнем издыхании шепнула мысль, люди вроде меня. Те, что видят суть Тьмы. Видят нежить. Нежить значит не то, что она не живёт, она нежить в том смысле, что нам с ней не жить.

* * *

В лавке я обнаружил, что слишком долго слишком осторожно дышу, и перевёл дух. Здесь, по крайней мере, не было никаких тварей. Я давно это знал и понял только сейчас, что я знал: эта лавка ведь тоже мой дом, ну а нежить… нежить в мире, но нежить не в доме. Если только не впустишь сознательно. Мой дом — моя крепость, говорил тот селянин, что построил свой дом из камней, и зубастые монстры его не раскопали, не разрушили и не сожгли — не то что жилища его мирных, наивных собратьев…

Книги — довольно дорогой товар, особенно переплетённые и на хорошей бумаге. И старые. В лавке у книголюба глаза разбегаются. Дело даже не в ценах, а в том, что время на чтение не прилагается к проданной книге. Человек постоит, полюбуется, вытащит книгу, две, три, пробежится голодненьким взглядом по строкам, помусолит и положит на первое попавшееся место. В результате хорошо, если хоть одну книгу купит. Некоторые нагло читают в самом магазине. Специально для этого я им кресла поставил, но смысл ведь не в том, чтоб они тут читали, тут не библиотека. Кресла — чистая вежливость и к тому же реклама. Есть люди, которые книгу прочтут и потом уже купят. Есть такие, что начнут её тут и уносят домой уже купленной. Не дашь им тут читать — ничего и не купят, пойдут в другой магазин, супермаркет какой-нибудь, там не так тихо будет, зато можно сколько влезет сидеть и читать. По утрам, часов в девять, ещё до распределения новинок по магазину, я просматриваю мои книги и ставлю на свои места всё, что вчера рассовали куда попало нерадивые покупатели. Приходится смириться и с тем, что часть помусоленных книг теряет новенький вид, приобретает морщинки, следы или пятна. Такие я уценяю, некоторые, если сильно изранены или звучат интригующе, забираю домой.