Сомнения Мегрэ - [10]

Еще в приемной он заметил безупречный пошив ее туфель и шик сумочки. Перчатки по качеству не уступали им, как, впрочем, и все остальное, что на ней было надето. Никакой агрессивности, ни малейшей нарочитости. Никакого расчета на дешевый внешний эффект. Вся ее одежда была изготовлена в лучших ателье.

Она выглядела на сорок лет, но так, как умеют выглядеть лишь сорокалетние парижанки, тщательно ухаживающие за собой, а по интонациям, как и по всему поведению, чувствовалось, что она свободно держится в любом месте и при любых обстоятельствах.

Действительно ли в ней был некий недостаток? Мегрэ показалось, что он нашел один, но не мог точно указать, какой именно. Скорее это было смутное ощущение, нежели действительно замеченное явление.

— Думаю, господин комиссар, мы только выиграем время, если я расскажу вам все откровенно. К тому же хитрить с таким человеком, как вы, было бы чересчур самонадеянно.

Он остался невозмутимым, но эта его невозмутимость посетительницу не смутила или же она великолепно собой владела.

— Я знаю, что сегодня утром мой муж приходил к вам.

— Это он вам сказал? — спросил Мегрэ, надеясь сбить ее с толку.

— Нет. Я видела, как он входил в это здание, и поняла, что он пошел к вам. Он с увлечением следит за всеми вашими расследованиями и уже много лет при каждом подходящем случае говорит о вас в восторженных тонах.

— Вы хотите сказать, что следили за мужем?

— Да, — просто ответила она. Наступила короткая, немного неловкая пауза. А потом прозвучал вопрос: — Вас это удивляет после того, что вы услышали?

— А вы знаете, что он мне говорил?

— Это нетрудно угадать. Мы женаты уже двенадцать лет, и я отлично знаю Ксавье. Это честнейший, храбрейший и обаятельнейший человек на свете. Возможно, вы знаете, что он рос без родителей и воспитывался в приюте?

Комиссар рассеянно кивнул.

— Он вырос на ферме в Солони, где у него отбирали книги, которые он доставал, и сжигали их. Тем не менее он достиг того, чего достиг, а на мой взгляд, заслуживает еще большего. Даже я постоянно поражаюсь широте его знаний. Он все читал. Обо всем знает. И разумеется, на нем все ездят. Он убивает себя работой. За полгода до Рождества он уже начинает готовиться к нему, а Рождество его просто выматывает.

Она открыла сумочку и заколебалась, не решаясь вынуть серебряный портсигар.

— Можете курить, — разрешил Мегрэ.

— Спасибо. У меня есть эта отвратительная привычка — я много курю. Надеюсь, мое присутствие не помешает вам курить трубку?

Он видел мелкие морщинки в углах ее глаз, но вместо того, чтобы старить ее, они лишь придавали ей особый шарм. Серо-голубые глаза женщины искрились добротой близорукого человека.

— Должно быть, мы оба кажемся вам нелепыми и смешными, по очереди приходя сюда и исповедуясь. Впрочем, отчасти так и есть. Вот уже несколько месяцев меня беспокоит состояние мужа. Он измотан, встревожен, бывают периоды полной апатии, когда он совсем не разговаривает со мной.

Мегрэ хотелось бы, чтобы при разговоре присутствовал Пардон: возможно, врач сумел бы из него что-нибудь вытянуть?

— Уже в октябре… да, в начале октября… я сказала ему, что у него неврастения и что ему следовало бы сходить к врачу…

— Это вы заговорили с ним о неврастении?

— Да. А что, не следовало?

— Продолжайте.

— Я много за ним наблюдаю. Он начал жаловаться на одного из своих начальников, которого никогда не любил, однако теперь повел речь о заговоре, организованном тем против него. Потом он ополчился на одного молодого продавца…

— По какому поводу?

— Это покажется странным, но я отчасти понимаю реакции Ксавье. Я не преувеличиваю, когда говорю, что он лучший во Франции специалист по игрушечным железным дорогам. Надеюсь, это не вызовет у вас улыбки? Ведь не смеются же над людьми, всю жизнь придумывающими новые модели бюстгальтеров или корсетов.

Почему-то он спросил:

— А вы связаны с бюстгальтерами и корсетами?

Она засмеялась:

— Я их продаю. Но речь не обо мне. Так вот, молодой продавец стал наблюдать за моим мужем, вынюхивать его маленькие секреты, перерисовывать макеты… Короче, у Ксавье сложилось впечатление, что тот хочет занять его место. Но по-настоящему я встревожилась, когда заметила, что подозрения Ксавье распространяются и на меня…

— В чем же он вас подозревает?

— Полагаю, он вам рассказал. Это началось однажды вечером, когда, внимательно глядя на меня, он прошептал: «Ты будешь красивой вдовой, верно?» Потом это слово часто всплывало в разговоре. Например: «Все женщины созданы, чтобы быть вдовами. Кстати, статистика подтверждает»… Отсюда недалеко до утверждения, что без него моя жизнь была бы более блестящей, что он — единственное препятствие на моем пути наверх…

Она не шевелилась, хотя Мегрэ специально буравил ее тяжелым взглядом.

— Остальное вы знаете. Он убежден, что я решила от него избавиться. За столом часто меняет свой стакан на мой — не скрываясь, напротив, насмешливо глядя на меня. За едой ждет, пока я проглочу первый кусок. Иногда, когда я возвращаюсь позже его, замечаю, что он рылся по всей кухне. Не знаю, что ему сказал доктор Стейнер…

— Вы ходили к нему вместе?

— Нет. Ксавье мне объявил, что идет на консультацию. Это опять был своего рода вызов с его стороны. Он сказал: «Я знаю: ты стараешься меня убедить, что я схожу с ума. О, ты делаешь это очень ловко, так сказать, по капле. Посмотрим, что решит специалист».