Сомнамбулист - [59]

— Я знаю мой уровень,— прошептал смертник. Затем, почти как бы между прочим, поинтересовался:

— Могу я кое о чем тебя спросить?

— Думаю, да.

— Почему именно сейчас? Я надеялся посмотреть, что из этого всего выйдет.

— Вы не должны были отдавать ему эту книжку.

— Эдвард поймет. Его способности почти не уступают моим.

Оусли рассмеялся. Из кармана он вынул длинный тонкий хирургический нож, холодный и жестокий. Совершенное орудие убийства.

— Ваш приговор вынесен,— прорычал он, наслаждаясь драматизмом момента.— И этот приговор — смерть!

Варавва зевнул, вяло махнув жирной рукой.

— Тогда покончим с... — начал было он, но не успел договорить.

Оусли с перекошенным от восторга лицом глубоко всадил в него нож. Узник влажно ахнул. Бывший адвокат повернул ланцет, вырвал его, затем вонзил снова. Толстяк застонал, кровь хлынула у него изо рта потоком раскаленной лавы, окрасив губы и зубы темно-алым, разбрызгалась по подбородку.

Все еще живой, Варавва прохрипел последнюю просьбу. Оусли, бесчисленное множество раз проигравший в уме сцену вожделенной расправы, ничего подобного не ожидал, а потому на мгновение впал в легкий ступор.

— Поцелуй меня.

Мейрик никогда прежде не убивал людей. Мощь происходящего момента буквально оглушила его. Наслаждаясь греховностью содеянного, он не устоял перед головокружительным безумием душевного перерождения. И конечно, в силу всего вышеперечисленного, бывший адвокат возомнил, будто ему ничто не угрожает. Уверенный в собственной неуязвимости, он склонился к Варавве, прильнув губами к его губам. Торжествующий, опьяненный убийством, Оусли уже вознамерился подняться на ноги, когда тело умирающего пришло в движение. Огромной рукой Варавва крепко прижал голову ученика-изменника к груди, а второй дотянулся до груды сокровищ и схватил булавку, подаренную Эдвардом. Острую, специально заточенную для этого неизбежного мгновения. Собрав последние силы, узник вонзил ее в горло отчаянно сопротивлявшегося Оусли и безжалостно надавил. С удовлетворением ощутив, как лопаются артерии, он устало закрыл глаза. Кровь бывшего адвоката хлынула ему на лицо липким потоком. Мейрик Оусли пытался закричать, смешав воедино ярость, боль и отчаяние, однако лишь забулькал. Он беспомощно завалился на тело учителя-убийцы, и они так и остались лежать, заключив друг друга в смертельные объятия.

Изуродованные грязные твари, вместе отправившиеся в ад.

Следует заметить, что прямо перед смертью Варавва попытался прошептать имя человека, которого любил. Ему всегда казалось, что именно так и следует поступить, перед тем как отправиться в небытие. Проигрывая на досуге собственную гибель, он всегда представлял ее себе в несколько пафосных тонах. Словно некую странную, трагическую сцену, способную вдохновить какого-нибудь художника на этюд в багровых тонах или поэта на пару горестных стансов. К собственному разочарованию, он лежал, захлебываясь кровью, и жизнь уходила из него по капле, но с ужасающей скоростью. Кроме того, от слабости Варавва не мог даже пошевелить губами.

А потому Чудовище умерло молча.

Мерривезер и мистер Мун нашли Сомнамбулиста в первом же заведении, куда удосужились заглянуть. Паб «Удавленник» от пожара не пострадал, однако здание театра напротив него по-прежнему высилось закопченным скелетом, черным свидетельством провала его владельца.

Иллюзионист купил другу пинту молока и спросил как можно вежливее, почему он исчез. Сомнамбулист взял доску.

УВИДЕЛ СПЕЙТА

— Спейта? — Мерривезер заглянул через плечо мистера Муна.— Бродягу?

Великан кивнул.

— И как он? — немного удивленно спросил Эдвард.

КОСТЮМ

— Он был в костюме? — осторожно уточнил мистер Мун.

ЩЕГОЛЬСКИЙ

— Ты уверен?

Сомнамбулист кивнул, явно сокрушенный.

БАНК

— Он был возле банка? — предположил инспектор. Сомнамбулист помотал головой.

— Он служит в банке? — недоверчиво спросил Эдвард.

Сомнамбулист кивнул. Мерривезер фыркнул.

— Чушь собачья.

МАСКИРОВКА

— Маскировка? — Иллюзионист уже собрался приступить к более подробному расспросу, когда снаружи послышался крик мальчишки — разносчика газет.

Услышав его, мистер Мун выскочил из паба на улицу.

— Ужасное убийство в Ньюгейте! — снова выкрикнул юнец.— Чудовище мертво!

Эдвард, буквально выхватив у него газету, принялся бешено листать ее. Когда друзья подбежали к нему, он тупо глядел на бумажные листы полными слез глазами. Инспектор с великаном тихонько отступили. Газета выпала из рук мистера Муна под ноги прохожим, где ее тут же затоптали, размесили в грязь, превратив в очередную песчинку среди пены городского прибоя. Иллюзионист стоял в полном одиночестве, ощущая с особой остротой, как силы, ответственные за совпадения в реальном мире, дружно ополчилась против него. Затем, неожиданно для самого себя, он рассмеялся. Смех его нельзя назвать радостным, но на фоне всего, произошедшего с ним, подобная реакция представляется мне более чем закономерной. Правда, сторонний наблюдатель вполне мог решить, будто разум мистера Муна, подобно пересохшей земле, пошел трещинами, не выдержав последней нагрузки.

Все это время под городом спит старик.

Какая-то часть его сознания понимает, что наверху, на улицах, происходят перемены. Что события катятся к неминуемому кризису. Возможно, он догадывается, что ему вскоре придется пробудиться ото сна и вернуться в мир бодрствующих. Но пока он вяло колышется в болоте сновидений.