Сомаигрушки - [6]

Бернер едва ли знал, что ответить.

«Ну ничего», — сказал Клит. Он вернул образ-шпули в их стазис камеру. «За работу».

Он привёл Бернера в каюту, где женщина неподвижно лежала на кровати, смотря вверх на потолок.

«Ты знаешь, что делать», — сказал Клит. «Сегодня ночью ей не потребуется мед-установка; просто помой её. О, в этот раз, проследи, чтобы она расчесала свои волосы. Надуши её, покрась ей губы красным. Отведи её в её комнату на грузовой палубе; там ты найдешь всё, что тебе потребуется. Сделай её представительной. Затем иди в свою каюту. Я не хочу, чтобы ты путался под ногами».

Когда Клит ушёл, Бернер размотал шланг из переборки.

Когда вода окатила её, женщина дёрнулась и перекатилась. «Остановись на секунду», — сказала она приглушённым голосом. «Я — как призовая свинья, только что вылезшая из грязи. Ты не был мойщиком свиней в другой жизни?»

Бернер перекрыл воду. «Нет, насколько я помню», — сказал он извиняющимся тоном.

Она села, потёрла руками лицо. Её руки дрожали. «По крайней мере, дай мне встать».

«Конечно», — сказал Бернер.

В то время как он держал шланг так, чтобы вода мягко лилась на неё, она скребла своё тело щёткой до тех пор, пока её бледная кожа не стала розовой.

Помимо воли он смотрел с очарованием как она сушилась в тёплом воздухе, её тело медленно переходило из одной грациозной позы в другую.

«Хорошо», — сказала она, наконец. «Давай-ка пойдём обратно».

Её каюта была пыльным местом с захламлённым туалетным столиком в углу, никакой другой мебели, кроме кровати, не было. На кровати была неглубокая выемка по форме женщины и прозрачный полог. Она, по виду, с облегчением, села на край кровати.

На туалетном столике он нашёл банку с губной краской и украшенный драгоценными камнями гребень.

Он неуверенно протянул гребень. Она спокойно покачала головой. «Не будешь ли ты так добр?» Она отвернулась, спина прямая, голова приподнята.

Он поднял гребень и потянул его через её волосы; гребень застрял в спутанных волосах. «Будь осторожен», — сказала она. «Сможешь ли ты в это поверить, но было время, когда я могла сидеть на своих волосах. Я заплетала их в косу, толщиной с мою руку, и позволяла расплетать её только своим любовникам».

Он так разволновался о путанице волос, сконцентрировав всё свое внимание на этой проблеме, что не обращал внимание на то, что трогал прекрасную обнажённую женщину.

Мало-помалу, путаница поддалась его усилиям, и её волосы легли ровно и сияюще.

Он остановился, чувствуя сильное побуждение продолжать. Она повернулась к нему и заглянула ему в глаза с откровенным любопытством.

«Ты был нежен», — сказала она. «Но Клит сказал мне, что ты — приверженец культа, который ненавидит женщин».

«Нет», — сказал он. «Не женщин. Только акт совокупления с ними. Женщины не могут перестать быть тем, чем они являются». Он почувствовал любопытную отчуждённость, и его утверждение вдруг показалось немного глупым и немного наивным.

Её внимание охладело. «А ты думаешь, чем они являются?»

«Вратами в жизнь… но также вратами в смерть». Его слова осязались такими же тонкими, как бумага.

Внезапно, она улыбнулась, странный изгиб её рта, горькая радость. «Ну, в моём случае ты, про крайней мере, на половину прав. Переспи со мной и Клит убьёт тебя».

Он не знал что сказать. Через некоторое время он принёс краску для губ и маленькую тонкозаострённую щёточку, которая лежала рядом с краской. Он протянул их ей.

«Попробуй своей рукой», — сказала она, и, закрывая глаза, она подняла лицо.

Его пальцы успокоились, пока щеточка проходила по расслабленному изгибу её рта, и он почувствовал напор некого, почти нестерпимого, чувства. Это не похоть, подумал он. Я забыл, как чувствовать это, не так ли?

«И духи, он сказал», — напомнила она Бернеру; когда он закончил. Он проделал удовлетворительную работу с её губами; они горели бархатистым тёмно-красным. Странное воспоминание всплыло у него в голове; он вспомнил, что на некоторых мирах, стильные женщины красили свои соски.

Он отвернулся и искал среди пузырьков с духами, которые толпились на туалетном столике, пока не нашёл то, что ему понравилось, сладкий цветочный запах с земляной ноткой. Он смочил свой палец в духах, дотронулся до пульса у основания её горла — затем, через мгновение, до нежной тонкой кожи между её грудей. Он отдёрнул руку, словно она могла обжечь его.

«Прости», — сказал он, чувствуя, как горит его лицо.

«Я уж как-то привыкла», — сказала она, негромко смеясь — не было звука никакого юмора в этом смехе. «Тебе придётся приобрести гораздо больше грубой бесцеремонности, прежде, чем ты заслужишь мою неприязнь».

Внезапно, она шлёпнулась; огромная усталость заполнила её глаза. «Итак, теперь я должна спать — и позволить этой кровати поглотить меня — если я надеюсь восстановить свои силы. Эти забавы ранят больше, когда я уставшая».

«Как ты можешь быть такой практичной?» Бернер испытывал к ней простую сильную жалость.

Она пожала плечами и не ответила.

Наконец, он вздохнул и встал. «Что касается меня, то я так боюсь Клита, что не могу чувствовать ничего больше».

«Клит знает, как контролировать свою собственность — это его главный талант». Она легла, подняла ноги в углубления кровати.