Соловки. Коммунистическая каторга или место пыток и смерти - [57]
* * *
Вот распорядок дня в верхнем штраф-изоляторе.
В 6 часов утра частые удары колокола, как пожарная тревога, раздаются в коридоре... Это сигнал «подъема».
Еще колокол не перестал гудеть, как внутренний часовой кричит: «Поднимайся, мигом! Сдавай барахло, живо!».
Все штрафники быстро соскакивают с нар, несут свои пожитки, выданные на ночь для мнимого согревания, бросают их в общую кучу для относа в цейхауз.
После команды «Поднимайся» медлить со вставанием опасно, так как уборщики обходят сейчас же нары и поднимают лежащих ударами палок.
Когда первый дневной акт кошмарного мытарства Соловецкого ада исполнен, тот же внутренний часовой командует: «Садись по местам! Прекрати разговоры! Ни слова больше!»... Все усаживаются в ряд на нары, спустив ноги. При многолюдстве в изоляторе сидят в два ряда; — второй ряд посередине нар, подогнув под себя ноги. В таком положении все сидят молча... Можно лишь шепотом, и то украдкой от часового, перебрасываться словами с ближайшими соседями.
Через несколько минут после подъема уборщики приносят деревянные вонючие ушаты с кипятком и несколько кружек. Обыкновенно одна кружка на троих. Утром, конечно, ни у кого не было ни крошки хлеба, желающих пить кипяток без хлеба бывает не так много.
* * *
В 7 часов снова тревожный колокол, — это сигнал на поверку. Штрафники мигом спрыгивают с нар и строятся в проходе в несколько шеренг, в зависимости от многолюдства узников.
Приходит дежурный по отделению и староста и выполняют обезьянью комедию поверки.
Казалось бы, бессмысленно делать поверку в таком непроникновенном каменном каземате. Как везде на Соловках за несогласованный ответ на приветствие начальства обычным собачьим лаем «Здра» или за вялый расчет по порядку наказывают всех выдержкой на стойке на полчаса или на час, в течение которых заставляют многократно выкрикивать: «Здра! Здра!»...
Здесь это наказание, помимо морального глумления, усугубляется физическим издевательством, так как заключенные узники стоят босые на холодном цементном полу, причем по полу гуляет все время холодный зимний сквозняк от щелей двери к разбитым окнам.
После поверки опять все сидят молча и ждут очередного акта повседневной комедии.
* * *
Следующий номер — это умывание.
Уборщики приносят ушат холодной воды и несколько грязных полотенец из числа отобранных у штрафников. Желающие подходят к ушату. Уборщик поливает ковшом воду на руки умывающихся. Холодная вода течет под ноги босых. Охотников мать свое лицо обычно мало, многие опасаются стоять босыми ногами в луже холодной воды.
Шпана, предпочитает умываться раз в две недели, — это в бане. Собственно говоря, в бане только и можно умыть лицо, а не больше. При посещении бани время для мытья дается 15–20 минут и одна небольшая шайка теплой воды. Все же водят в баню, чтобы показать, что и у нас, как у культурных людей.
* * *
В 12 часов бывает суточное принятие пищи. Это не есть обед.
В штраф-изоляторе нет никаких ни обедов, ни ужинов, ни завтраков... Пища, притом весьма скудная, принимается единожды в сутки, в полдень.
В 11 часов совершается, тщательное деление хлеба, на так называемые «пайки», по одному фунту черного хлеба в сутки на человека (Хлеб, конечно, выпечен из непросеянной муки, часто с примесью суррогатов).
* * *
Затем уборщики приносят ушаты горячей пищи; ее составляют: мутная жидкость, именуемая супом, такого же качества и тех же сортов, что и в Кремле, и три-четыре ложки каши, преимущественно пшенной. Вот и все суточное питание.
Фактически надо считать питательным продуктом лишь один фунт черного хлеба в сутки.
Не надо забывать, что такое питание продолжается не неделю, или две, а несколько месяцев, вплоть до года.
Вообразите себе, какой вид прижимают несчастные узники, просидевшие нисколько месяцев!..
Я описывать не буду этих мрачных теней, — в какую я сам лично превратился после двух месяцев пребывания в верхнем штраф-изоляторе...
Если в Кремле недостаточно питание, то там некоторые имеют возможность восполнить чем-нибудь. Здесь же абсолютно никому ничего нельзя.
Штрафники изолятора, как состоящие на карцерном положении, лишены всего: они не имеют права купить что-либо, хотя бы имели на хранении деньги; им не выдают посылок, прибывших из дому, им не передают писем, получаемых на их имя; сами они не имеют права писать кому-либо; им не разрешается читать что-либо, и прочее, и т. д...
Одним словом, это заживо погребенные в этом страшном узилище...
* * *
Само собой, при таких кошмарных условиях содержания, при таком жалком голодном питании, бывает много заболеваний.
Заболевших отправляли в лазарет, в Кремль, или в околодок, в Савватьево; но лишь тогда, когда они не могли уже двигаться...
Какая их судьба была в дальнейшем, — все покрыто мраком неизвестности.
Среди штрафников было много больных цингой.
Конечно, для показа и для бумажной санитарной отчетности им выдавали улучшенное питание... Как вы думаете, какое это было улучшение? Да выдавали добавочного по полфунту черного хлеба и на двоих одну воблу.
* * *
В конце ноября, это уже второй месяц моего пребывания в верхнем изоляторе, когда мы были крайне истощены, а наступили сильные холода, то для поддержки наших ослабевших организмов лекарь изолятора, Плотников, выпросил в Кремле присылки тюленьего жира. Этот жир применяется для смазки машин. Вещество весьма вонючее и противное на вкус. Перед принятием пищи выдавали нам по столовой ложке.
В декабре 1971 года не стало Александра Трифоновича Твардовского. Вскоре после смерти друга Виктор Платонович Некрасов написал о нем воспоминания.
Автор — полковник Красной армии (1936). 11 марта 1938 был арестован органами НКВД по обвинению в участии в «антисоветском военном заговоре»; содержался в Ашхабадском управлении НКВД, где подвергался пыткам, виновным себя не признал. 5 сентября 1939 освобождён, реабилитирован, но не вернулся на значимую руководящую работу, а в декабре 1939 был назначен начальником санатория «Аэрофлота» в Ялте. В ноябре 1941, после занятия Ялты немецкими войсками, явился в форме полковника ВВС Красной армии в немецкую комендатуру и заявил о стремлении бороться с большевиками.
Выдающийся русский поэт Юрий Поликарпович Кузнецов был большим другом газеты «Литературная Россия». В память о нём редакция «ЛР» выпускает эту книгу.
«Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:– Это г-н шевалье Де Сейигальт?– Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.– Не окажете ли честь снова подняться к нам?– У меня неотложное дело…».
«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.
Изучение истории телевидения показывает, что важнейшие идеи и открытия, составляющие основу современной телевизионной техники, принадлежат представителям нашей великой Родины. Первое место среди них занимает талантливый русский ученый Борис Львович Розинг, положивший своими работами начало развитию электронного телевидения. В основе его лежит идея использования безынерционного электронного луча для развертки изображений, выдвинутая ученым более 50 лет назад, когда сама электроника была еще в зачаточном состоянии.Выдающаяся роль Б.