Соловки. Коммунистическая каторга или место пыток и смерти - [17]

* * *

Перед самым стартом «Черный Ворон» дает продолжительный гудок, как извещение тюремной администрации об отправлении.

«Черный Ворон» с места взял скорый ход и помчал нас по улицам Москвы. Мы образовали сплошную плотную кучу людей. В кузове полная темнота. «Черный Ворон» мчит нас по улицам Москвы, непрерывно подавая зловещие гудки. Мы не представляем себе, по каким местам проезжаем; знаем лишь, что должны проехать через всю Москву.

Вихрь разнообразных мыслей, одна мрачнее другой, проносится в наших головах...

Итак, нас отправляют в новое заточение, на новые страдания и мучения... на Голгофу страданий Русского Народа... на Соловки...

В этот момент напряжение человеческого мозга достигает крайних пределов; темп его работы непомерно ускоряется... Мысли быстро чередуются одна за другой... Возможно, на Соловках многие обретут места вечного успокоения... Грустно на душе... Судорожные боли щемят сердце...

* * *

Чу... «Черный Ворон» дает продолжительный гудок и замедляет ход... Наверно, подъезжаем к месту погрузки. Остановились... Происходят какие-то разговоры... У нас возникает беспокойство, как же мы будем выгружаться, — ведь, мы спрессованы в кузове, как рыбки в консервной банке.

Конвойный открывает дверцу и командует: «Кто последние, выбрасывайся живо...». Легко сказать, «выбрасывайся», да еще «живо». Те, кто были последними вдавленными (именно вдавленными), напрягают усилия выбраться. Им помогают конвойные... «Становись по четыре!..» раздается команда. Нас подводят к вагону, предназначенному для нас. Здесь остановили. Мы будем ждать прибытия наших вещей...

* * *

Широкая площадь, где происходила посадка, оцеплена вооруженными конвоирами. За оцеплением столпились в разных местах группы провожающей публики. Многие родные изощрились как-то пробраться к месту посадки...

Большинство женщин с детьми. Из толпы женщины машут платочками; несомненно, пропитанными слезами... Щемящая боль давит сердце отъезжающих мужей и отцов...

Может быть, некоторые из них видят в последний раз, и лишь только издали, своих близких и дорогих родных.

Вдали отчетливо вырисовываются главы Кремлевских Святынь, а влево от них золоченный Купол Храма Христа Спасителя.

Наши коллеги-арестанты, архиепископы, епископы и прежнее православное духовенство, устремляют в последний раз молитвенные взоры на Московские Святыни и осеняют себя крестным знамением, испрашивая Божье благословение на предстоящие страдания за славное имя Христа.

И Господь Бог даст им силу и крепость мужественно перенести все глумления и издевательства, которые будут сыпаться на их головы.

* * *

Доставили наши вещи. Ми разобрали их. Затем нас ввели в вагоны и заперли крепко на крепко, отделяя нас на продолжительное время от внешнего мира, а многих и навсегда. Погрузка продолжалась до позднего времени. Всего погрузили 640 человек арестантов. В 3 часа утра 14-го июня наш поезд двинулся по маршруту в гор. Кемь Архангельской губернии.

* * *

К нашему благополучию оказалось, что наш поезд экстренный, шел по экспрессному графику прямым сообщением до Кеми. Разгадка в том, что наш поезд практический для курсантов нормальной школы ГПУ. При Центральном Московском ГПУ есть нормальная школа комсостава, по квалификации культурных государств, это есть военное училище для подготовки офицеров армии. Эта школа подготовляет командный состав для войск ГПУ и ЧОНА (части особого назначения). На последнем курсе курсанты проходят практическим путем (или выражаясь научно, чем большевики стремятся блеснуть, семинарским методом) некоторые распространенно-жизненные службы ГПУ. Так: а) они партиями участвуют в облавах при массовом аресте; б) наблюдают, как присутствующие, при наиболее интересных выемках товаров, например, у спекулянтов, или при конфискации имущества; в) командируются в пограничную полосу для облавы на контрабандистов; г) присутствуют по очереди при ночных расстрелах в подвалах Центрального ГПУ с целью посвящения их в ритуал расстрела, а главным образом с целью убить у молодежи чувства жалости и сострадания, а развить жестокость и звериную кровожадность, и д) прочие службы ОГПУ. Это есть семинариум (практическое изучение) нормальной школы ГПУ.

При таком практическом изучении конвоирования этапного поезда был образцовый порядок во время нашего следования.

Мы, арестанты, были рады, что попали под такой конвой.

Конвоиры-курсанты были весьма корректны и предупредительны. На станциях сами приносили для нас кипяток. Перед большими станциями спрашивали, — не желает ли кто купить что-нибудь. Заказы выполняли аккуратно и покупали гораздо дешевле, чем мы привыкли к ценам тюремных закупщиков. На мою просьбу остановить бесчинства шпаны в нашем присутствии, не моем, меня это уже не коробило, а высших представителей церкви; курсанты отнеслись отзывчиво и перевели хулиганствующую шпану в соседний вагон. Вообще, молодые курсанты-конвоиры произвели на нас весьма благоприятное впечатление. Видимо, воспитание ГПУ не оказало еще на них влияния.

* * *

В Петербурге останавливались всего на полтора часа.

В гор. Кемь прибыли утром 16-го дня. И вот здесь мы выступили в район Соловецкого концентрационного лагеря принудительных работ Особого Назначения ОГПУ. Это Голгофа страданий России... Это ничто иное, как своеобразный коммунистический ад, творение наикультурнейшего XX-го века.