Соловей-Разбойник - [15]

– А где сейчас Соловей? – так же шепотом спросила девочка.

– Ну как где?! – объяснил мальчик. – Негритят ловит. Сердца хочет вернуть, чтобы по-человечески малышей похоронить. Потому что без сердец человек превращается в лешего или кикимору.

От услышанной детской рассказки Н7 стало не по себе. Он достал из кармана комбинезона фляжку с дарственной надписью, правда зашифрованной, и отпил два крупных глотка. Приведя свои нервы в порядок, агент перевел микрофон на костер. Там у огня сидели две подростковые парочки. Одна уже неловко целовалась, а другие переговаривались вполголоса.

– Че ты закурил-то? – смешливо поинтересовалась девочка лет четырнадцати, кутаясь в куртку и наблюдая, как ее ровесник и ухажер прикуривает папиросу.

– И че?! – небрежно отозвался тот. – Я уже три года курю, когда настроение.

– Теперь, что ли, настроение? – прищурилась девочка.

– Кое-какое есть настроение, – важно заявил мальчик. – Дружить с тобой хочу, как вон Санька с Машкой. Чего сидеть? Холодно уже.

– Санька Машке плеер подарил, – напомнила девочка.

– Вот уйду к Соловью в банду, фуру с плеерами бахнем, я тебе десять штук подарю, – пообещал мальчик.

– Не-е, – протянула девочка. – Соловей курящих не берет в банду. Помнишь, он тете Гале, продавщице из магазина у рынка, два пальца ножницами отрезал за то, что она школьникам сигареты продавала? Помнишь?

– Помню, – мрачно отозвался мальчик и бросил папиросу в костер. – Правильно, баловство все это. У курящих руки при стрельбе трясутся. Пойдешь на банк, охрана навалит, ты по пуле в башку каждому, а одному промахнешься, потому что рука трясонется, и он тебя из помпы в животину. Свои же на обратном пути добьют, не в больницу же везти с такой дырой, кишки наружу. Говорят, Соловей тоже из-за этого курить бросил. А Соловей сигары курил. Ему Че Гевара присылал из Бразилии.

– Ты такой умный, Лешечка! – вздохнула девочка, взяла обеими руками мальчика за голову, притянула к себе и чмокнула в губы. – Спасибо, что сегодня списать дал. Могла пару схлопотать, и завтра бы в клуб на праздник не пустили.

Н7 сердито сплюнул и перевел прибор на единственное светящееся окно в монастыре.

Посреди узкой кельи на коленях перед иконами молилась мать Устиния. Молитва ее была следующего содержания: «Огради, Господи, от всякого зла и греха всех православных христиан, а сугубо заблудшего раба Твоего Севастиана. Слаб человек в страстях своих. Вразуми, Владыко, овцу свою, от стада Твоего отбившуюся. Споспешествуй ему на путях спасения».

Н7 не стал дальше слушать бормотание монашки и обратил свое внимание на шоссе. Там, у поворота, стояли две легковые машины с погашенными огнями. Время от времени слышались приглушенные мужские голоса. «Митрохин, ты взвел?» – «Взвел, взвел. Так и по ногам недолго шмальнуть. Скоро он там?» – «С минуты на минуту. Все помните – сразу на поражение! Патроны кончились, рожок сменил и по телу. Вдруг у него жилет какой или кольчуга». – «Ребята, я по большому хочу». – «Дурак, что ли?» – «Дурак не дурак, а на выхлопе трубу ломит. Я быстро сбегаю. Дайте бумажки». – «Лови». – «Чего это?» – «Бланки изъятия». – «Спасибо, брат». – «Иди скорей». – «Я мигом». – «Товарищ капитан, а если гранатой?» – «Отставить гранату, у нас шесть стволов и по четыре рожка на каждый. Годзилу увалим. Только сразу на поражение. Поняли?» – «Поняли».

В нескольких километрах от них, на шоссе, блеснул огонь.

Н7 немедленно перевел бинокуляр туда. Да, ошибки быть не могло – у мотоцикла было три колеса, а значит, на нем ехал Соловей.

Шоссе неподалеку от деревни Клюево

Соловей возвращался в усадьбу, то и дело на ходу заглядывая в бумажку со словами песни. Неожиданно его что-то насторожило, он принюхался и вслух заключил: «Менты!»

После чего на ходу соскочил с мотоцикла в придорожные кусты. Зиночка спрыгнула вслед за ним. Мотоцикл продолжал ехать прямо по шоссе. Только в двадцати метрах от припаркованных автомобилей его остановил шквал автоматных очередей. Лавина свинца вмиг изорвала в звонкие клочья хромированный корпус трицикла. Вспыхнули фары.

– Перезарядка? – раздался насмешливый баритон Севастиана за спиной усатого лейтенанта. Сам же лейтенант как-то нелепо всхлипнул и осел на землю.

Соловей неторопливо вытер окровавленное лезвие ножа о рукав куртки, убрал нож за ремень и взял в каждую руку по «маузеру».

– Теперь за дело, однополчане! – призвал он к действию на мгновение замешкавшихся милиционеров.

Наконец лязгнули затворы и застрекотали автоматные очереди. Первой же очередью капитан продырявил старшего сержанта, поскольку вынырнувший из-за машины Соловей ударом ладони отбил ствол капитанского автомата в сторону старшего сержанта. Сам же капитан погиб секундой позже от удара длинными стволами соловьевских «маузеров» прямо в обе глазницы. Севастиан с хрустом провернул стволы в капитанской черепной коробке и нырнул куда-то вбок, чудом увернувшись от двух автоматных очередей. Стрелявшие в него лейтенанты переглянулись и начали палить наугад, вдребезги разнося фары собственных машин. Едва последняя пустая гильза коснулась щербатой поверхности деревенского шоссе, из-за машин вышел целый и невредимый Соловей.