Соловецкое чудотворство - [3]

Живёт себе наш батюшка в маленьком чернозёмном сельце с той поры, как из семинарии вышел и на своей матушке женился. Всех он жителей знает с мала до велика, крестит, венчает, придёт пора — отпоёт, каждому у него есть своё слово. Идёт по улице, ребёнка встретит, по белобрысой головёнке погладит, с работящим мужиком поговорит, пьяницу выбранит, больного навестит. Любили его и в гражданскую не давали в обиду. Долго ли, коротко, начинается коллективизация. Накладывают на отца Аркадия большой налог. Собрались мужички и выплатили. Власти тут же новый налог шлют. Снова собрались мужички и выплатили. Власти третий, ещё больший налог шлют. Покряхтели мужички — делать нечего, собрались и выплатили. Тут уж власти озлились не на шутку. Никак они такого поворота не ожидали. Не предполагали, что народ за своего батюшку встанет. Ну, а раз так, ясное дело — сагитировал поп крестьян против власти. Что любить хорошего человека можно за его доброту, кто станет разбираться! Взяли и арестовали попа как саботажника, чего проще! А матушка как-то там с десятью осталась…

Плохо политическому в лагере, сами знаете, блатные как издеваются, а уж над попами как они надругиваются: «Эй ты, опиум!» — кричат. Да отец Аркадий такой добрый, что и блатные устыжались его трогать. Прошёл он все этапы до Вайгача и вот попал теперь сюда — вместе с ним мы ехали, да разделили нас, послали его на Анзер-остров.

И вот этот-то отец Аркадий, простец, первым сподобился на Соловках чудесного явления. Много страдало на Соловецком лиц духовного звания: были учёные богословы и знаменитые иерархи, и многие обрели здесь мученическую кончину, да никто такого не сподобился, а если и сподобился, сохранил в тайне.

Вот как было.

Сами знаете, что такое Анзер — штрафная командировка. Там и при монахах-то житьё было невесёлое, посты да молитвы, поминальные службы, неусыпное чтение Псалтири, попадал туда тот, кто затворял глаза и уши видимому миру, заживо себя хоронил. А красота там кругом несказанная: озеро за озером, по ним лебёдушки плавают, гуси да утицы, леса весёлые, всяким ягодичием наполненные, по ним зверушки ручные бегают, олешки да лиски — благодать! Ничего такого теперь в помине нет — побили лис да оленей, в озёра мусор побросали… Два скита на Анзере: один на заливе, Троице-Анзерский, другой на горе, Голгофо-Распятский. Голгофский скит самый таинственный, редко кто из посторонних туда допускался, жили там отшельники и молчальники, два века горела лампада неугасимая, два века неустанно, неотрывно, ни на час, ни на минуту не переставая, возносились здесь молитвы чередой монахов и схимников. Не впусте были молитвы. Знаем мы, что являлась Богоматерь вместе с преподобным Елеазаром Анзерским схимнику Иисусу, основавшему Распятский скит. Здесь, на Анзере, близ Голгофского скита и новое чудо свершилось.

Валили лес под горой Голгофой (от сотворения мира ничей топор его не касался, а тут рубят, зачем — неведомо, так и гниёт этот лес на берегу). Обтянули колючкой участок, и давай работай, за отказ — пуля, плохо будешь шевелиться — тоже шлёпнут. Вовсе там в отдалении конвой одичал, да ещё сказывают — кто больше нашего брата постреляет, тому в награду отпуск…

Вот работает так отец Аркадий и чувствует — сил нет, а стражник кричит: «Ты, падло, пошевеливайся, не то на мушку возьму!» И пал отец Аркадий на колени, и обратился к Пречистой с горячей молитвой: «Матушка-Заступница, наступает мой смертный час, милостью Твоей неизречённой не остави моих чад и домочадцев!» А охранник винтовку поднимает, стрелять готов. Только что-то его вдруг остановило… Опустил винтовку, обернулся. Видит — идёт старушка древняя. Откуда взялась — непонятно, ни женщин, ни старушек нет на Анзере. Может, какая бабка-поморка приплыла, похожа старушка-то на поморскую бабушку. Стражник хотел было окликнуть: «Куда ты, бабка?», да язык отнялся. Собака с ним рядом была, зверь, а не собака, любого растерзает, а тут заскулила жалобно и свернулась клубочком, хвостом виляет. Идёт старушка, прошла сквозь проволоку, будто нет проволоки, подходит к отцу Аркадию и говорит: «Не беспокойся о чадах, я с ними». Старушка вроде бы как старушка, лицо доброе, морщинистое, а взгляд — в душу проникающий, словно покровом незримым осеняющий, и так-то тепло и сладостно под этим взглядом, что ликует душа восторгом, слезы умиления текут и сами собой слова шепчутся: «Матушка…» — и пали все горемыки на колени. А Она тихо: «Дети…» — и видели многие, как слеза из Её глаз скатилась…

И так-то хорошо всем и так-то радостно, словно добрый кто, как мать ребёнка, погладил каждого по головке и сказал: «Сынок…», а они: «Матушка!» И плачут все, кто давно про слезы забыл и про жалость, кто сквозь ад земной прошёл, кто смерти чает как невесты, все на коленях стоят и плачут как дети, и видят, что стоят они перед иконой древней, на ели укреплённой. Как её раньше не заметили! А вроде бы давно на ели обреталась и смолой затекла, чёрная такая икона, древнего письма, невеликого размера. Думаю, уж не та ли это чудотворная икона Знамения, что в Анзерском скиту была и пред которою по уставу преподобного Елеазара каждоденно чёлся богородичный акафист? Как она на ель попала? Можно просто объяснить: когда зорили Анзерскую обитель, кто-то из монахов укрепил образ на дереве в чаще, чтоб разорителям не достался. Просто, да не просто. Икона-то та чудотворная, потому и явилась Владычица, потому и дался Её честный образ в руки праведных.