Соломон Кейн - [38]

Двое высоких мужчин замерли друг против друга. Кейн — с непокрытой головой и в одной рубашке, Скопа — обнаженный по пояс, но в шелковом головном платке, рубины кровавыми каплями покачивались в его ушах. Пират был вооружен длинным кривым турецким кинжалом, который он держал острием вверх, Кейн же сжимал прямой, узкий, обоюдоострый кинжал, который выставил вперед наподобие рапиры. Оба мужчины прошли суровую школу боя на ножах, и ни один из противников не опускал оружия книзу, как это предписывается кодексом благородных дуэлей. То, что требуют напыщенные манеры светских хлыщей, редко бывает полезным в настоящем бою.

Коптящий масляный фонарь освещал жуткую сцену, достойную готического романа. Бледный юноша с окровавленной головой, стоящий на выщербленных каменных ступенях, сжимает два смертоносных пистолета. Рядом, отчаянно вцепившись в любимого, всхлипывает златокудрая красавица. А в трех-четырех ярдах от них, у стены, кровожадно скалятся гнусные демонические рожи. Дикарский беспощадный блеск глаз. И стальные блики на острых лезвиях между воинами. Две гибкие фигуры, по-кошачьи мягко переступая, кружат около друг друга, а изломанные тени, словно танцующие духи, повторяют каждое движение бойцов…

— Давай покажи, на что ты способен, пуританин! — Пират оскорблениями старался вывести противника из равновесия. — Вспомни свою девку, Фетровая Шляпа!

— Я о ней никогда не забывал, ты, порождение Зла, — соизволил ответить Кейн. — Знай, мразь, твоей душе скоро предстоит угодить в адское пекло, но есть огонь и Огонь… — По смертоносным клинкам пробегали дрожащие сиреневые отсветы. — Так вот, лишь пламень преисподней не может быть погашен кровью! — С этими словами Кейн нанес противнику неожиданный удар.

Капитан Хардрейкер отвел в сторону выпад пуританина и, в свою очередь, прыгнул вперед, попытавшись провести атаку снизу вверх. Кейн без особого труда провернул кинжал в руке и отбил кривой клинок противника. Пират, распрямившийся, как стальная пружина, отскочил — ему едва удалось увернуться от контрвыпада.

Кейн, как чудовищная молотилка, обрушивал на Скопу удар за ударом, вынуждая того отступать к стене. С кем бы пуританину ни приходилось драться, он признавал лишь одну стратегию — наступление. Его кинжал, точно змеиное жало, то устремлялся в лицо пирату, то мелькал у его живота, то грозил горлу. Скопа уже не помышлял об атаке, все его силы уходили на то, чтобы уберечься от ран. Было ясно, что подобное состязание не сможет продлиться долго — слишком неравны были силы. Впрочем, любой поединок на ножах жесток и, как правило, скоротечен. Нож — страшное оружие, использование которого не подразумевает ни длительной искусной интриги, ни ничейного результата. Мгновенная схватка заканчивается кровавой гибелью слабейшего.

Близость смерти придала Скопе сил, и, в безумии обреченного, он железной хваткой вцепился в правую кисть Кейна и нанес тому страшный удар в живот. Вернее, попытался нанести. Невероятная реакция пуританина позволила ему перехватить руку пирата, пусть и ценой глубокого пореза на предплечье. Кейн остановил острое лезвие буквально в дюйме от своего живота. Так соперники и застыли, словно два изваяния, впившись взглядами друг другу в глаза. Лишь вздувшиеся мускулы да хриплое дыхание выдавали безумное напряжение.

Подобное единоборство было отнюдь не в духе пуританина. Кейну импонировал иной стиль боя, позволявший максимально быстро отправить врага в ад: прыжки, отскоки, стремительные нападения и контратака, при которых все дело решают сила и проворность рук и ног да верность глаза. Но если его сопернику захотелось продлить себе жизнь, померившись с ним физической силой, — да будет так.

Похоже, Джонас Хардрейкер уже усомнился в правильности выбранного им пути, но было поздно. Никогда прежде пират, не раз отстаивавший свое право быть капитаном в смертельных поединках, не встречал человека, превосходившего его крепостью мускулов. Проклятый пуританин словно был выкован из железа! Скопа вложил все свои силы в хватку рук и опору широко расставленных ног.

Соломон Кейн, без труда раскусивший замысел противника, ловким движением пальцев перевернул клинок. Когда Хардрейкер вцепился в занесенную руку пуританина, кинжал смотрел вверх, теперь же Соломон нацелился острием прямо пирату в грудь. Ему оставалось лишь преодолеть сопротивление Скопы, удерживающего его запястье, и вогнать острую сталь прямо в черное сердце. Однако приходилось следить и за кинжалом Хардрейкера, который находился в опасной близости от его живота. Если пират сумеет превозмочь хватку пуританина, его кривой нож легко вспорет живот Кейна.

Противники обливались потом от нечеловеческого напряжения. Их лица превратились в маски, мускулы взбугрились узлами на руках и ногах, на висках набухли жилы. Кольцо зрителей выдавало себя лишь дыханием, в волнении вырывавшимся сквозь зубы.

Какое-то время казалось, что ни тому ни другому не удастся нарушить установившегося равновесия, но постепенно Соломон Кейн начал теснить капитана Хардрейкера. И вот пират начал прогибаться назад, заваливаясь навзничь. Его тонкие губы задергались в нелепой гримасе, только это была не улыбка, а оскал, вызванный судорогами напряженных до пределов возможного мышц. Глаза Скопы полезли из орбит, а побелевшее смуглое лицо приобрело жутковатое сходство с Веселым Роджером…