Соломенные люди - [71]

Я открыл дверцу и вышел из машины.

— Если мне разрешат.

— Разрешат, — ответил он. — Я подожду здесь.

Я остановился — видимо, подумав, что он пойдет со мной.

— Это твой дом, — сказал Бобби. — А если мы постучим в дверь вместе, тот, кто ее откроет, наверняка подумает, что ему предстоит стать главным героем в похоронном финале одного из эпизодов «Судебных детективов».

Я прошел по дорожке и постучал в дверь. Крыльцо было чистым и хорошо подметенным.

Передо мной появилась улыбающаяся женщина.

— Мистер Хопкинс? — сказала она.

После первого потрясения я все понял, и одновременно обругал и поблагодарил Бобби. Он заранее позвонил, притворившись мной, и подготовил необходимую почву. Интересно, подумал я, что бы он стал делать, если бы я отказался?

— Да, это я, — как ни в чем не бывало ответил я. — Вы уверены, что я вам не помешаю?

— Нет, что вы. — Она отошла в сторону, пропуская меня в дом. — Вам еще повезло, что вы меня застали. Боюсь, мне скоро снова придется уйти.

— Конечно, — сказал я. — Мне вполне хватит нескольких минут.

Женщина — среднего возраста и достаточно привлекательная для того, чтобы играть роль чьей-то матери в телепередаче, — спросила, не хочу ли я кофе. Я сперва отказался, но кофе был уже готов, и в конце концов проще было согласиться. Пока она наливала, я стоял в коридоре, оглядываясь по сторонам. Здесь все изменилось. Женщина, имени которой я не знал (а спросить не мог, поскольку в теории уже разговаривал с ней до этого), явно была знакома с искусством рисования по трафарету, и обои, разрисованные под керамику, выглядели, пожалуй, лучше, чем когда мы здесь жили.

Потом мы пошли осматривать дом. Женщине незачем было объяснять, почему она меня сопровождает, — мне и без того казалось достаточно необычным, что она впустила постороннего в дом лишь на основании телефонного звонка. Желание проследить за сохранностью собственного имущества выглядело вполне естественным. Вскоре я уже делился с ней воспоминаниями о том, как все здесь выглядело до ее приезда, так что от ее осторожности не осталось и следа и она начала заниматься своими делами. Я прошелся по каждой из комнат, затем поднялся наверх. Там я заглянул в бывшую комнату родителей и в комнату для гостей — обе теперь казались мне чужой территорией. Затем, собравшись с духом, я направился к последней точке выбранного маршрута.

Открыв дверь в свою бывшую комнату, я невольно сглотнул, сделал несколько шагов и остановился. Зеленые стены, коричневый ковер. Несколько коробок, старые стулья, сломанный вентилятор и полуразобранный детский велосипед.

Я обнаружил, что женщина стоит у меня за спиной.

— Здесь ничего не изменилось, — кивнула она. — Из другой комнаты вид лучше, так что моя дочь спит там, хотя та и чуть меньше. Мы просто сложили здесь кое-какие вещи. Увидимся внизу.

С этими словами она исчезла. Я несколько минут постоял в комнате, разглядывая ее под разными углами. Площадь детской составляла примерно двенадцать на двенадцать футов, и она одновременно казалась и очень маленькой, и больше, чем Африка. Место, где ты вырос, — не обычное место. Ты знаешь его во всех подробностях, тебе доводилось сидеть, стоять и лежать в каждом его закоулке. Именно здесь ты впервые задумался о многих вещах, и в итоге оно простирается перед тобой, словно время, оставшееся до Рождества, пока ты живешь здесь и ждешь, когда вырастешь. Оно, можно сказать, вмещает тебя.

— Это моя комната, — тихо сказал я, ни к кому не обращаясь. Мне странно было видеть ее на видеокассете, но здесь все было не так. То место, откуда я был родом, не изменилось. И не все в моей жизни оказалось стерто. Выходя, я тщательно закрыл за собой дверь, словно пытаясь сохранить что-то внутри.

Женщина ждала внизу, прислонившись к кухонному столу.

— Спасибо, — сказал я. — Вы были очень добры.

Она промолчала, и я быстро окинул взглядом кухню. Технику заменили на более современную, но шкафы были те же, из хорошего прочного дерева; видимо, новые хозяева не видели никаких причин, чтобы их менять. Дело рук моего отца продолжало жить.

Именно тогда я вспомнил тот давний вечер, когда мы вместе ели лазанью, — полотенце, висевшее на ручке духовки, игру в бильярд, которая не кончилась ничем хорошим. Я открыл было рот, но тут же снова его закрыл.

Самым странным было ощущение, которое я испытал, покидая дом, — как будто я возвращался в иной мир, где я теперь жил. Я едва не удивился, увидев большой белый автомобиль на другой стороне улицы, в котором продолжал сидеть Бобби, и впервые заметил, что многие автомобили в наше время выглядят словно гигантские жуки.

Попрощавшись с женщиной, я пошел по дорожке — не торопясь, обычным шагом. Когда я открыл дверцу машины, дом снова стоял позади меня, запертый на все засовы.

* * *

Бобби сидел и читал договор на прокат автомобиля.

— Господи, насколько же это все утомительно, — сказал он. — На самом деле. Им бы следовало нанять какого-нибудь писателя, чтобы хоть немного оживил текст.

— Нехороший ты человек, — сказал я. — Но все равно спасибо.

Он сунул пачку листов обратно в бардачок машины.

— Ну что ж, полагаю, в Хантерс-Роке мы дела закончили.