«Они там, наверху, отношения выясняют, — объяснил Димка в ответ на мой, не выраженный словами, но вполне четкий вопрос. — Нам сюда не слышно, и слава богу. Та, что первой пришла, ну, от которой мы прятались… у нее с дядей Сашей роман был. Служебный. Только, тетя Тая, вы все равно зря плохому поверили, он вас больше любит. Я чувствую».
«И нечего лезть во взрослые дела», — машинально огрызнулась Таечка.
«Не будем», — Димкина улыбка звучала перезвоном ксилофона.
«Таечка, ну что ты, в самом деле», — Виталькин отец, ворвавшийся в подвал стремительной молнией, совсем не возражал, что трое пацанов оказались свидетелями взрослых дел.
«Па!»
«Подожди, сын! Тут, можно сказать, жизнь решается», — дядя Саша не стал больше ничего говорить. Он просто обнял Виталькину маму. Крепко-крепко. Ух ты… как здорово — когда тебя омывает, заливает, топит любовь! Пусть чужая — какая разница. Все равно…
Вот Виталька и успокоился, и даже, кажется, счастлив…
«Еще бы, — усмехнулся дядя Саша. — Между прочим, шли бы вы погулять».
Перезвон ксилофона на этот раз вышел звонким и заливистым. «Айда со мной, ребята, — все еще смеясь, предложил Димка. — Пробежимся до музыкальной школы, вы не представляете, как здорово бегается, когда солнечный денек! Пусть взрослые разбираются. А мне надо узнать, как будет с фестивалем. И все-таки сыграю вам „Соло“ на саксофоне! Теперь, кажется, совсем по другому можно играть».
Дяди Сашин «служебный роман» сидел на ступеньках, сжавшись в комок. Вот кому счастья не досталось… и наше хорошее настроение смылось в один миг волной ее горя, обиды и злости. Она-то дядю Сашу по-настоящему любила!
Виталька покраснел. Конечно, кому приятно об отце такое слышать — но самое-то обидное, что все правильно! Обманул мужик девчонку. И теперь он с женой балдеет, а она прикидывает, как мерцающему проще умереть…
И пройти мимо оказалось просто невозможно. Потому что когда у человека такая боль, а ты — мимо, то ты вовсе даже не человек получаешься. А самый что ни на есть распоследний подлец.
А она еще, дура, на жалость обиделась… как будто мы виноваты, что теперь и пожалеть молча не получается! Что сразу все знаем и о мыслях ее нехороших, и о том, как у них с дядей Сашей было… я, между прочим, и рад бы не знать! Оно мне надо?
Димка сел рядом с ней и достал из кармана губную гармошку.
«Тебя как зовут?»
От ответа я поморщился: мысль в два слоя звучала неприятно. «Тебе какое дело?» — со злостью и обидой, а уровнем ниже, очень-очень грустно: «Лена…»
Димка достал губную гармошку. «А я Дмитрий». И — соло для саксофона… кажется, эта мелодия въелась мне в мозги на всю жизнь!
«Ты славная, Лена. Красивая. И добрая. Я рад сыграть для тебя, Лена. Я хочу, чтобы тебе стало хорошо. Не хочу, чтобы ты думала, как умереть. Жить интересно, а теперь так и вовсе», — Димкины мысли вторят губной гармошке, сплетаются с мелодией, они тоже — как тот джаз, что он играет. Наверное, Димка все-таки очень хороший музыкант. А Лена слушает тихо-тихо… ее мысли тают, теряют ранящую остроту… и, странно, тоже начинают звучать. Губной гармошке тихо подыгрывает гитара.
© Copyright Гореликова Алла, 12/10/2006-17/02/2009.
