Солнечный огонь - [20]

- Ашхен... - Ованес запнулся, но собрался с духом и не без труда продолжил: - Выходит так, что я нашел тебя, чтобы сразу потерять...

- Не понимаю... - наивно удивилась она. - Что ты знаешь такое, чего не знаю я? Во время остановки в Нахичевани я случайно слышала разговор отца с братом, они хорошо говорили о тебе, Левон так вообще считает тебя своим другом.

Ашхен вдруг замолкла, но тут же, всплеснув руками, почти вскрикнула: А, я поняла, тебе нужно возвращаться в Тифлис, да? Тебе приказали русские?

- Русские уже ничего не могут мне приказать... - гордо сказал Ованес Я им не слуга... Все совсем по другому, милая моя Ашхен! Прошу тебя только правильно понять меня. Я не специально услышал то, что не предназначалось для моих ушей. В ожидании тебя я скрывался в кустах, а твой отец провожал гостей через заднюю калитку...

- Как? - удивленно перебила его девушка. - Они ушли тайным ходом?

- Да...

- Но почему? - настаивала она.

- Не знаю, - Ованес пожал плечами. - Наверное, твой отец не хотел, чтобы посторонние видели его гостей...

- И что же ты слышал? - нетерпеливо поинтересовалась она.

- Твой отец хочет вернуться назад... - сказал Ованес тихим голосом.

Ашхен впала в раздумье, но постепенно ее лицо прояснилось: - А, я догадалась... Он решил сам отправиться за матушкой и братьями. Ну конечно! Она всего полгода назад родила моего самого младшего братишку и не смогла отправиться с нами, потому что была еще очень слаба.

Но юноша ничего ей не ответил на это. И она растерялась, попыталась привстать, но он сжал ее плечи, приблизил к себе и заглянул в испуганные глаза. Од нако, словно опомнившись, отдернул руки.

- Прости меня, прости, Ашхен, я и сам не понимаю, что делаю... Я не могу расстаться с тобой. От одной мысли, что могу потерять тебя навсегда, мне не хочется жить! Твой отец намерен уехать из Эривани навсегда. Он считает Персию своей родиной...

Наступило молчание. Ованес не видел в темноте лица Ашхен и не мог понять, что испытывает девуш ка, узнав от него о решении своего отца. Он, будто приговора, ждал ее ответных слов.

- Но это же правда... - наконец чуть слышно обронила она. - Каждое утро здесь, когда служанка приходит будить меня и открывает занавеси на окнах, я, зажмурив крепко глаза, представляю, что там моя любимая ясеневая роща. Как дома в Мараге... И шатер церкви, построенной моими предками... Рядом похоронена моя любимая бабушка... Я скучаю по дому, Ованес...

Голос Ашхен прервался, она плакала. А юноша как будто окаменел, он не находил слов утешения, все его надежды развеивались. И все-таки он нашел в себе силы, дотронулся до ее руки, лежавшей на коленях, погладил тонкие пальцы.

- Рано или поздно, милая Ашхен, - прошептал он, - тебе пришлось бы покинуть родной очаг...

Но, казалось, девушка не слышала его. Слишком мало знал ее Ованес. В этом хрупком маленьком теле скрывалась твердость отцовского характера. Ашхен гордо вскинула головку.

- Что ж, видно, такова воля Всевышнего, - тихо сказала она.

- Но я люблю тебя, Ашхен, - отчаянно воскликнул юноша. - Я как раз собирался к своему духовному отцу в Эчмиадзин, чтобы рассказать ему о тебе... Если ты... Если ты скажешь - да, то... - он смутился, опустил голову. Но через мгновение договорил до конца: - Мы могли бы пожениться, Ашхен...

Он обнял ее: - Скажи мне, скажи, да!..

Смущенная, Ашхен едва заметно кивнула головой.

Ованес гнал своего коня во весь опор. Ни на минуту не сомкнул он минувшей ночью глаз. После свидания с Ашхен, окрыленный любовью, он сначала сломя голову бросился в лагерь русских войск, расположившийся у стен Эриванской крепости, чтобы тут же, вскочив в седло, устремиться в Эчмиадзин к своему крестному отцу и покровителю епископу Тирану.

Рано потеряв родителей, Ованес воспитывался в семье дяди, владельца ткацких мастерских в Тифлисе и крупного помещика, Саака Мамиконяна. Дядя благоволил к расторопному и смышленому племяннику, он дал ему хорошее образование и, используя свои связи, сумел добиться, чтобы того взяли на службу в канцелярию наместника. Ованес надеялся, что дядя не будет против его женитьбы, породниться с таким знатным человеком, как Мелик-Самвелян, большая честь. Но что-то все-таки смущало, тревожило юношу, чего он объяснить себе не мог. В любом случае требовалось заручиться поддержкой епископа Тирана, тем более теперь, когда Ованес узнал о желании Мелик-Самвеляна вернуться в Персию....

И хотя в ушах Ованеса звучала последняя фраза Ашхен, сказанная при прощании: "Ты не будешь достоин меня, если путь в Марагу станет для тебя непреодолимым препятствием", он решил попытаться остановить отъезд Самвелянов, прибегнув, как к последнему доводу разума, к авторитету Эчмиадзина.

На фоне розовой рассветной зари показались мощные шатры увенчанных крестами храмов. Эчмиадзин... Ованес спешился и, преклонив колени, произнес молитву, вложив в нее все свои надежды, все упования сердца. Ударил колокол, птицы весело перекликались в ветвях столетних деревьев священного леса. Эта долина, занимавшая живописную территорию между реками Ханавенк и Анпур, славилась еще своими садами. Ованес взял коня под уздцы и медленно двинулся к монастырским воротам.