Солнечный мальчик - [7]

— На нашей планете, — напомнил ай, — совсем нет полиции. А вы, человеки, даже отдохнуть по-людски, не можете.

— К черту, — сказал прайс. — Разве к нам кто-нибудь подходил?

Все отрицательно замотали головами.

— Эй! — крикнул прайс сидящей невдалеке команде из Литвы. — Кто-нибудь сейчас выходил из кустов киммериска?

— Из кустов киммериска, — ответили с легким акцентом, скорее манерным, чем естественным, — сейчас никто не выходил.

Прайс давно видел в этой команде лайву. Она возбуждала в нем любопытство, потому что ее облик был связан с чем-то очень хорошим и дорогим… Но он никак не мог вспомнить, сколько ни разглядывал далекое дно своей памяти, откуда знает ее чудесное имя.

— А я думаю, — сказала грета, — что за моей спиной вообще ничего нет. Разве здесь есть какое-нибудь море, если я его не вижу?

— Тут его и быть не может, — согласился леннон, который также сидел спиной к морю.

Прайс оглянулся и увидел море среди листвы. Сегодня оно могло ему понадобится, чтобы купаться вместе с новой возлюбленной, и он не хотел, чтобы его не было. Но надо еще дожить до полудня…

Ай достал из-за пазухи летающую тарелку и подбросил ее.

— Сыграем?

Грета, поджав ноги, откинулась на спину и ловким кувырком вперед встала на ноги, тряхнув волосами. Прайс подумал, что если бы не таинственная МАРIЯ, он полюбил бы сегодня именно грету…

Ай и грета встали в десяти шагах друг от друга, и тарелка, почти сливаясь в сплошную алую полосу, заметалась от руки к руке. Веселая пошла игра!

В это время вдоль аллеи быстро прошагали двое полицейских, разгоняя воздух полами халатов. Они дружелюбно посмотрели на сидящих, и один что-то с улыбкой сказал другому.

Леннон и смайл завели долгий разговор о Моцарте. Прайс рассеянно слушал, взглядом путешествуя по гребню гор. Сосны росли на крутом склоне, и вершины перепутались с корнями. Среди сплошного лесного массива светились обнаженные скалы. По кронам прыгали белки. Косуля с неизменным виноватым выражением глаз нежно терлась о кору. Прайс протянул руку и почесал ее шелковое горло.

Грета и ай вернулись на место, и разогретая кровь кипела у них под кожей.

— Это чудесно! — сказала грета. — Нет высшего удовольствия на свете, чем какая-нибудь игра. Как удивительно, что мы можем свободно управлять своими мускулами, правда? Представь, прайс, как твоя рука хватает этот упругий предмет, как ты уверенно посылаешь его партнеру, и он срывается с твоих пальцев и летит, а ты взглядом управляешь им, чтобы он попал, куда тебе хочется… А партнер! — грета обратилась к аю. — Ты любуешься его движениями, ты чувствуешь, ты… любишь его!

Если она так страстно отдается игре, подумал прайс, так тонко чувствует физическую радость, то как же она тогда… Прайс не мог вспомнить, насколько близко он знал ее, но какое-то чувство ее ласки присутствовало в нем — или это было во сне? Прайс не хотел и не мог различить эту грань…

— Грета! — радостно воскликнул ай. — Сегодня ты будешь моей!

— Нет, — быстро ответила грета, — я больше никогда ничьей не буду.

Она потянулась, широко раскинув руки, словно снимала с веревки белье, и прайс испугался, подумав, что она снимет и свернет голубое полотно неба.

— А я и забыл, — сказал ай сердито, — мы дети солнца, вообще не имеем женщин.

— Да? — подала голос лайва. — А как же вы размножаетесь?

— Мы не размножаемся. Мы просто — живем. А вы, земляне, — повысил он голос, и прайс понял, что ай завелся, — вы жалкие существа, у которых весь смысл жизни в этом разделение на два пола (впрочем, не два, а больше — у вас еще и всякие нетрадиционные есть). Все ваши произведения созданы из похоти, все ваши религии — жалкие попытки победить похоть. Только ради нее вы и живете.

— А для чего еще жить? — издали спросила лайва. — Ты, ай, просто не можешь, поэтому и ругаешься…

Ай нахмурился.

— Я могу хоть сейчас доказать тебе, что могу, — от волнения он не совсем чисто построил фразу. Лайва встала и легко, как балерина, подбежала к нему.

— Я к твоим услугам, — насмешливо сказала она.

Ай нахохлился и отошел в сторону. Он сорвал смертельно ядовитый цветок тиса ягодного и съел его, даже не поморщившись.

— Вот вам!

На вершине Аю-дага появился мрачный силуэт дельтаплана. Прайс поглядел на солнце, на тень от своей руки и определил: без семи девять. Аппарат легко отделился от горы и стал медленно падать, увеличиваясь в размерах. Ровно через семь минут, прямо к открытию пивного павильона, дельтапланерист яша шлепнулся на аллею, неловко задев верхушку араукарии.

Волны восторга всколыхнули разноцветную толпу. Яша оказался в центре внимания, впрочем — ненадолго: едва он успел наполнить свою серебряную кружку, холодным, как темная арктическая вода, пивом, едва успел отодвинуть губами снежную пену, как…

— Летать нельзя! — мягко предупредил подошедший полис, и два других полиса, мелко семеня ногами, подкатили сверкающую металлическими трубами и белоснежными простынями — кровать.

— Но я не хочу! — сопротивлялся яша, порываясь оседлать дельтаплан и взлететь. Извивающегося, его положили в кровать, и он сразу затих.

— Поехали! — скомандовал полис, и они весело покатили кровать по набережной. Прохожие с ненавистью и отвращением смотрели на яшу-дельтапланериста.