Но больше всего хлопот доставляла отчиму толевая крыша с прогнувшейся вязкой. Любой дождь затапливал комнату. По углам стояли бадейки, посреди — лохань. В конце осени отчим лазил по крыше, подклеивал толь толем же, но, как только начинались дожди и оттепель, нас все равно заливало.
Когда разразилась война и продовольствие поднялось в цене, отчим стал еще придирчивее заглядывать в мамины горшки. Излишки он продавал голодным, бедствующим горожанам, пока наконец его накопления не достигли головокружительной суммы в две тысячи крон.
Он спрятал это богатство в нашей семейной библии, в «Священном писании в картинках», и был счастлив. Вот накопит денег и поставит если не новый дом, то хотя бы заново покроет крышу. Более разумные соседи отговаривали его, увещевали не бросать денег на ветер. Новая крыша на мокрые стены из кирпича-сырца! Но отчим стоял на своем.
Богумил, уже завязнув коготком во время своего экскурса в запретную для нас область биологии, за что я так дорого поплатился своей шкурой, часто возвращался к ящику с книгами, алкая дальнейших познаний. Его разрывала внутренняя борьба между набожностью и мальчишеским любопытством, и чем дальше, тем больше брало верх светское любопытство. Во дворе он отыскивал спаривающихся кур и наблюдал за ними с большим интересом, чтобы получше разобраться в таинственных намеках д-ра Карела Пура из «Домашнего медицинского справочника».
И вот наконец в своей жажде познания он наткнулся на сбережения отчима, спрятанные в «Священном писании».
Богоушек, мгновенно вспомнив о собственной исключительности, с благодарностью отбарабанил несколько молитв и пришел к выводу, что этот клад является проявлением к нему особой божьей милости. Он был в те времена министрантом[12] у священника Шикулы и даже проявлял желание стать преемником своего духовного отца в его сане слуги божьего.
Отчим, который исполнял тогда обязанности служки, заливаясь краской от смущения, что посмел замахнуться на такое, поделился со священником помыслами сына. Священник смутился, окинул взглядом церковный неф и промямлил, что, дескать, изучение богословия стоит больших денег, поглядев на отчима так, словно видит его впервые. Отчим тут же позабыл о мечтах сына.
Богоушеку и в голову не пришло отдать часть своей находки родителям и брату. Он полагал клад своей неделимой собственностью и обошелся с ним в духе своей натуры, истратив деньги на приумножение славы божьей.
Вместо школы он отправился в город, в бывшую еврейскую мануфактурную лавку, и приобрел там у нового хозяина — «аризатора» значительное количество парчи. Это был залежавшийся товар, не имеющий сбыта даже во время войны, и новый владелец тщетно пытался его кому-нибудь сбагрить. Он с исключительной любезностью обхаживал Богоушека и низко ему кланялся.
Богоушек отыскал в лесу метровое бревно и обтянул его парчой. Оно стало служить ему вместо алтаря. Оставшуюся ткань разрезал на куски, завернулся сам наподобие священника и велел завернуться нескольким мальчишкам, будто они церковные министранты.
И было великолепное богослужение, и пташки небесные пели, славя Господа!
Потом Богоушек с ребятами снова отправился в город, накупил самокатов, мячей, игрушечных автомобильчиков, складных ножей и других прекрасных вещиц. Он раздавал их и чувствовал себя беспредельно счастливым. Остаток денег закопал в лесу, в картонке от ботинок.
А несчастный отчим тем временем попеременно то вешался, то резался. Первым подозреваемым стал, естественно, я. Мне было учинено несколько допросов с пристрастием. Я становился поочередно всеми известными мне индейскими вождями, претерпевающими пытки у мученического столба, но ни в чем не сознался, потому что сознаваться мне было не в чем.
Мы жили теперь под знаком непреходящей трагедии. Мама не спала по ночам. С одной стороны, от расстройства, с другой — потому, что отчим выл и причитал все ночи напролет.
Так продолжалось два месяца.
Как-то раз в школе меня остановила учительница Гапалова, мать трагически погибшего Иржечка Гапала. Своим тихим голосом она попросила передать отчиму, чтобы он наведался в школу.
Я обрадовался: мой братец тоже влез в какую-то историю. Что он мог совершить кражу, посягнув на мечту о новом доме, мне в голову не пришло. Иначе я был бы нем как могила.
От учительницы изумленный отчим узнал, что, с одной стороны, наследник мужицкого трона в школе появляется редко, с другой же — напропалую сорит деньгами, и немалыми.
Случись такое со мной, я счел бы берега Рио Бечва[13] чертовски горячими для копыт моего коня. В крайнем случае я поостерегся бы явиться на глаза отчиму прежде, чем с него слетит самая страшная безумная злость. Однажды я таким способом избегал порки целых три дня. Кормился незрелыми фруктами и тем, что приносили товарищи. Ночевал в стогах или на чужих сеновалах. Вернулся довольно быстро, из-за голода и ради мамы, за которой по вечерам подсматривал в окно. Маму мой побег настолько ужаснул, что она превозмогла свое обычное равнодушие и спасла меня от самого страшного: порки веревкой, вымоченной специально для этой цели в бочке с кислой капустой.
