Солнечные пятна - [62]

Но света стало больше — и обнаружилась резьба на стенах, причудливые урукаштинские барельефы из перемешанных фигур. Алтарь оказался размером с большой саркофаг — да по сути и был им, ведь чаша его должна была вместить человека.

— Хорошо! — Решем-Цедер водрузил свою книгу на каменный постамент в углу, — Приведите его! — затем он взял факел, поджег его и пошел вокруг пылающего алтаря, распевая молитву на странном языке Урукашты.

Несколько братьев вошли в храм. Они внесли охапки дров, глиняные горшки. Двое из них вели шейха Муктаду. Решем-Цедер умолк и указал факелом на него.

— Презренный Муктада абу Нахъян бин Самави бин Хайр аль-Хамси! — изрек ан-Надм. — Ты навлек на наши головы страшную беду, призвав сюда несметные войска южных варваров. Ты сделал это во время войны. Это измена.

— А по-моему, изменник ты! — заявил Муктада. — Изменник и узурпатор! И хуже того — ты богохульник, ибо отступился от Всеотца, отдавшись поклонению идолищу. Ты хуже язычника, ибо язычник придет к свету, а ты оставил свет ради тьмы!

— Ты изменник, Муктада. А измена карается смертью, — ан-Надм пропустил гневную тираду мимо ушей.

— Я вазир великого хана! Меня нельзя казнить!.. Казнишь меня — и аль-Хамси будут мстить…

— Ты будешь сожжен во имя Апеш-Мааца.

Муктада изменился в лице. Он понял, зачем его привели в проклятый храм. Руки его опустились.

— Нет, — сказал он тихо. — Нет.

— Давайте его сюда, — ан-Надм отошел в сторону. Братья подхватили Муктаду и подняли над алтарной чашей. Тот заизвивался, вопя, угрожая и умоляя.

— Апеш-Маац, сияющий змей! — запел Решем-Цедер, перекрикивая причитания вазира, — прими эту жертву, и да умягчится ею гнев твой.

На Муктаду плеснули нефтью из горшка и бросили в чашу. Огонь охватил его мгновенно, взметнувшись к самому потолку храма, обдал всех волной жара. Вопль старика достиг нечеловеческой ноты и оборвался.

Решем-Цедер тоже замолчал, закончив свою песню.

— Это только начало, — сказал он, — только начало.

Сон, похожий на смерть

Сон был долгим и тяжелым, как будто огромный, до края земли, свинцовый куб навалился сверху, расплющив сознание, лишив его возможность двигаться, видеть, понимать. Мир перестал существовать.

Сколько времени прошло так, и прошло ли, и вообще что такое время? Неизвестно. Но куб приподнялся, и от горизонта, засветившегося предутренним сумраком, со всех сторон хлынули мысли, воспоминания, обрывки снов. Разум впитывал их, преобразовывал, соединял и разрывал, и постепенно приобретал прежнюю силу и гибкость.

Потом навалились видения ужасные и непонятные. Целые миры вращались вокруг, сталкиваясь, прроникая один в другой, события случались, а потом откатывались назад во времени, словно их и не было никогда. Люди и боги приходили и уходили, они говорили на тысяче языков, но речь их была понятной.

А потом в этом хаосе звуков и образов появился один, и постепенно вытеснил все остальные, превратив их в серую массу на границе восприятия. Озхан. Он стоял по колено в бушующем море и протягивал ей руку. Он улыбался. Он звал ее.

Она рванулась к нему — но выпала в реальность.

Серый мир за окном был полон воды. Грозовые тучи неслись на север, подгоняемые хлыстами молний, их пот дождем проливался на землю, а волны реки подхватывали его и уносили на юг, к морю, где вода испарялась и возносилась обратно к небесам. В этом была жизнь, смерть и возрождение, вечный неразрывный цикл, о котором говорят книги Сементериума.

Сементериум! Лживые подонки, они отравили ее! Она вспомнила свой последний ужин в компании страшного Белоборода, и ненависть вскипела в ней, но спустя миг улеглась. Она же жива. Значит, они не убили ее. Значит, надо понять, что случилось.

Алов поднялась с постели. Тело слушалось с трудом. Она посмотрела на свои исхудавшие руки. Сколько прошло времени? За окном все еще весенние дожди, значит, не так много, несколько дней. Где я нахожусь, интересно?

Завернувшись в простыню, потому что другой одежды на ней не было, она вышла из комнаты и очутилась на верхней галерее обширного клуатра. Внизу, среди фонтанов, кипарисов и апельсиновых деревьев, стояли статуи из разных уголков мира: античные мраморные герои, бронзовые животные Бергланда, деревянные тотемы северян, степные каменные головы, даже причудливые слоноголовые божества с далекого юга. В самой середине возвышался черный обелиск из Урукашты.

Алов уже видела такие обелиски, когда пару лет назад посещала руины доисторического города.

— Здесь наши корни, — сказал тогда Озхан.

Некогда величайший город мира, Урукашта погибла, когда иссякла река Ир, питавшая ее. Без воды поля засолились, сады усохли, люди покинули эти места, а пустыня быстро поглотила следы их существования. Дома растрескались от жары, песок засыпал улицы и площади. Только у самого моря, где соленые волны проникли в опустевшее русло, сохранились древние постройки.

Страшно было смотреть на мертвый город. Древние архитекторы любили черный камень, что и сейчас добывается в горах южного Неджда, и красный камень, месторождение которого ныне утрачено — его везли из верховьев реки Ир. Черное и красное — так отпечалась Урукашта в памяти Алов. Черные улицы, красные ворота, черные стены, красные колонны. И желтый песок, похожий на золото — такого нет в Неджде, чьи пески и скалы бесцветны от белого до черного.