Солнечные дни - [8]

Он красиво и с росчерком подписал конторскую книгу, принял из рук Жмуркина очередной счет и продолжал:

— Хамелеон, ограждая себя от опасности, меняет окраску, заяц делается зимою белым, и смешно, если человек не будет приноравливаться к обстоятельствам, среди коих он вращается. Почему же он один должен быть исключением из общего для всех закона? Я этого не понимаю, совершенно не понимаю! Если человек — венец творенья, как его называют, так зачем же он должен быть глупее и непрактичнее твари?

Он хотел было еще что-то сказать, но умолк, потому что в дверь кабинета кто-то постучался.

— Можно войти? — раздался за дверью веселый, хриповатый голос, и по звуку этого голоса и Загорелов и Жмуркин сразу же признали Быстрякова.

Загорелов подумал: «Это животное наверно ко мне недаром!»

— Войдите! — крикнул он ласково стучавшему.

Жмуркин поспешно подобрал свои книги.

Между тем двери кабинета широко распахнулись, и в комнату быстро и с шумом вошел Быстряков. Он наскоро, широким, размашистым жестом пожал руку Загорелова, резким кивком ответил на почтительный поклон Жмуркина и весело буркнул ему:

— Здравствуй, монах, в серых штанах!

После этого Быстряков бухнулся в кресло, тяжело приваливаясь к его спинке и вытягивая ноги. Это был брюнет лет сорока пяти, с смуглым, рябоватым лицом, грузный, высокий и жирный, с прямыми, гладко причесанными волосами, черными, как смоль, и такою же круглой бородкой, жесткой, как щетка.

— А я к вам, соседушка, — заговорил он, когда дверь за Жмуркиным затворилась, — к вам! — Его заплывшие глазки лукаво скользнули по Загорелову.

Он был одет в легкую чесунчевую поддевку, красную шелковую рубаху и бархатные шаровары, низко спущенные над голенищами мягких козловых сапог.

— А вы ведь мне, соседушка, здорово нашкодили, — сказал он, — так хорошие соседи не делают! — Он замолчал, складывая на своем круглом животе руки, и его лицо, как показалось Загорелову, приняло многозначительное выражение. Загорелов слегка побледнел.

«Ужели он кое о чем пронюхал?» — подумал он в волнении.

— Да-с. Нашкодили! — между тем продолжал тот, в то время как Загорелов испытующе глядел на него пристальным боковым взглядом. — Нашкодили! Пять десятин капустников у меня подтопили. Да-с! Вы ведь воду нонешний год на вершок свыше подняли?

«Ничего не пронюхал ципа!» — подумал Загорелов с облегчением.

Он насмешливо оглядел Быстрякова. Рябоватое лицо последнего тоже внезапно повеселело, словно он сообщил сейчас собеседнику весьма приятное для него известие. Загорелов пожал плечами.

— Каких капустников? — спросил он с недоумением. — Я подтопил у вас, это верно, но подтопил две с половиной десятины и не капустников, а песку. Песку-с! Там всегда неурезный песок был. И две с половиной десятины! — повторил он. — Я ведь эту площадь у вас шагами как-то промерил!

Загорелов едва заметно улыбнулся.

«Промерил! — подумал Быстряков. — Ну же ты и собака!»

Он рассмеялся; его живот словно запрыгал.

— Ну, допустим две с половиной десятины, — сказал он, — раз вы измеряли, вам лучше знать. Будь по-вашему. Я для доброго соседа на все готов. Будь по-вашему! Но не песку, а капустников. — Быстряков рассмеялся. — Я там нонешний год капусту посадил, — добавил он. — Разве вы не слыхали?

Говорил он громко, постоянно прерывая свою речь хохотом и шумно возясь в кресле. Его жирное тело, очевидно, требовало постоянных движений.

Загорелов с досадой пожал плечами.

— Слышал, Елисей Аркадьевич, слышал и недоумевал. Послушайте, — заговорил он уже с запальчивостью, — ведь я же просил у вас разрешения поднять на вершок воду, и вы мне это разрешили. А потом садите капусту на песке ни к черту негодном. Умышленно! Зная, что песок этот затопит водою!

— Умышленно я или неумышленно…

Быстряков завозился, шаркнув по полу ногами.

— Ах, что вы говорите! Конечно, умышленно! — вскрикнул Загорелов. — Но зачем же вы тогда мне разрешали?

Быстряков усмехнулся.

— Я вам разрешил, это точно, — сказал он. — Поднять воду я вам разрешил. Но подтапливать мои капустники — этого я вам не разрешал. И потом, какое же это разрешение? Голословная деликатность это, а не разрешение. Условиев мы с вами никаких как будто бы не писали!

«А, так ты вот как! — подумал Загорелов сердито. — Так ты меня хочешь «под ножку»? Подожди, и я тебя когда-нибудь таким же манером шаркну!»

— Что вы говорите? — сказал он запальчиво. — Маленький вы, что ли? Разве вы не знали, что если поднять воду на вершок, то вода на вершок и поднимется! Что вы маленький, что ли? — повторил он.

— Два аршина девять вершков ростом, — отвечал Быстряков, — маленький я или большой, — судите сами. А только если это и до суда дойдет… Как хотите!

Он пожал жирными плечами, шумно завозившись в кресле.

Загорелов вспыхнул, но сейчас же овладел собою.

«Чего я сержусь-то на него в самом деле, — подумал он, — ведь он прав. Нужно было с ним условие написать. Поживем — сосчитаемся. Уловим момент, и ему за это всыплем. Вдвое больнее всыплем!»

Он засмеялся.

— Ну, хорошо, — сказал он уже совсем весело. — Моя вина, и я плачу. Я согласен уплатить вам убытки. Сколько?

Они сторговались на трехстах рублях. Загорелов долго давал лишь двести пятьдесят, но Быстряков стоял на своем, и каждый раз восклицал с хохотом: