Солнечные дни - [46]

«Я и здесь торговаться бы стал! — решил он мысленно. — Торговался бы! И только до полутораста тысяч дошел бы. А дальше с места не двинулся бы. За голову бы схватился, на берег в изнеможении упал и побожился бы, что у меня ничего больше нет!»

— Стяжатели! — проговорил он злобно.

— Отдай все! — словно сказала ему Студеная.

— Чего-с? — переспросил кого-то Загорелов резко и злобно. — А дайте мне нотариальную расписку в этом, — добавил он так же резко, — тогда посмотрим!

Он беспорядочно махнул рукою над Студеной и пошел в усадьбу обратно.

«Ее теперь по всем омутам таскать будет!» — подумал он.

Он снова пришел в комнату Перевертьева и опустился на стул. Тот все так же слонялся от угла до угла с сердитым выражением лица.

— Ее теперь по всем омутам таскать будет, — проговорил Загорелов вслух.

Из его груди внезапно словно кто-то крикнул неприятно, резко и отрывисто. Этот крик напоминал собою лязг засова в каменном лабазе.

Перевертьев поспешно обернулся к нему.

— Вот что, Максим Сергеич, — сказал он Загорелову, — вам непременно соснуть немного надо. Вы не спали всю ночь, и это следствие вас всего издергало. Вам непременно надо соснуть! — добавил он с участием.

— Чего-с? — сердито переспросил Загорелов, приподнимаясь со стула.

— А что, по-вашему, может быть, и ей соснуть не мешает? — вдруг спросил он Перевертьева злобно, резко жестикулируя перед ним, упирая на слово «ей».

Он пошел вон из комнаты, и в его груди снова будто лязгнул засов.

— Та-та-та, та-та-та! — сердито и с досадой заговорил Перевертьев, когда Загорелов уже скрылся за дверью. — Видно, и тут хвост-то крепко прищемлен между женской юбкой и женским вздором! Та-та-та, та-та-та! — повторил он сердито. — У кошки лепешки, у кота пирожки!

А Жмуркин стоял в старой теплице перед распростертым трупом Лидии Алексеевны. В его руках была книжечка. Постоянно крестясь, он монотонно читал над нею при тусклом свете свечи:

«Вскую шаташася языцы»…

Надвигались сумерки. Лесные овраги точно переполнялись мутной водою.

XXVII

Когда Жмуркин, потушив свечу, вышел из старой теплицы, весь этот глубокий разрез между холмами был словно налит тьмою. Наверху клубились тучи. Затворив, но не запирая за собою двери, Жмуркин тихо двинулся от теплицы к усадьбе. Понуро опустив голову и постоянно натыкаясь на кусты, он медленно двигался среди мрака, порою жестикулируя и бормоча что-то. Казалось, он и сам не знал, куда он идет, и направление пути было для него совершенно безразличным, ибо этот мир — с тучами, холмами и усадьбами — уже наполовину умер для него, заменяясь новым, творцом которого он был сам. Однако, когда он увидел флюгер, тускло мигнувший над воротами их усадьбы, он ясно понял, что связь его с этим миром еще достаточно крепка, и ему многое надлежит совершить в нем, прежде чем идти на новые места.

«На новые места всегда поспею», — думал он.

В то же время он хорошо припомнил, что твердое намерение приступить тотчас же к исполнению свыше предопределенного ему в этом мире и выгнало его из теплицы, а он только забыл об этих своих намерениях, увлеченный иными течениями. Поспешно он прошел в ворота и тотчас же остановился, поглядывая на каменные стены дома. Этот дом спал, вокруг было темно, и только окно кабинета ясно светилось зеленоватым светом. Жмуркин двинулся туда. Осторожно он подошел к этому окну и, прячась за косяк, заглянул вглубь кабинета. Загорелов не спал и ходил из угла в угол, как бы в размышлении, скрестив за спиной руки. Крутые завитки его волос были, очевидно, только что сильно смочены и казались совсем черными. Его лицо было бледно. На столе ярко горела лампа под зеленым абажуром. Жмуркин точно остался доволен тем, что увидел. Он на минуту спрятался за косяк, потер виски и, снова выдвинувшись затем к звену, стал тихонько отворять окошко. Скоро он раскрыл его настежь, и, облокотясь обеими руками на подоконник, он стал безмолвно глядеть на Загорелова, провожая глазами его красивую фигуру от угла до угла.

Однако, Загорелов не замечал этого, глубоко погруженный в свои размышления. Впрочем, вскоре приток прохлады заставил его оглянуться на окно.

— Фу, как ты меня испугал! — сказал он Жмуpкинy, вдруг остановившись посреди комнаты. — Ты что? — спросил он его через минуту.

— Вам не спится? — спросил его, в свою очередь, Жмуркин, не отвечая на вопрос. — Мне тоже не спится, — добавил он, сокрушенно покрутив головой. — Ночь беспокойная сегодня, и Лидия Алексевна где-нибудь близко лежит, — проговорил он неожиданно.

— Это почему же близко? — спросил Загорелов в задумчивости. Он все так же расхаживал, точно запертый в клетку.

— А зачем же ей далеко быть? — Жмуркин развел руками. — Если ее убили, — тут же где-нибудь близко положили или зарыли; а если она утонула, так тоже ведь где-нибудь близко ее под коряги затащит. Ох, Максим Сергеич, Максим Сергеич! — вздохнул он. — Если бы можно было знать зараньше, что из этого всего выйдет!

— Мне не спится, — сказал Загорелов, — я вот все хожу и думаю.

Они переговаривались вполголоса, оба в задумчивости и грусти.

— Она где-нибудь близко, — повторил Жмуркин, — и я сейчас псалмы читал. Думаю: зачем же ей совсем без похорон? «День дни отрыгает глагол и нощь нощи возвещает разум». Это вот тоже читал и потом все кругом усадьбы ходил. Ох, Максим Сергеич, Максим Сергеич! Кто бы это мог предвидеть! А что, Максим Сергеич, — вдруг спросил он тем же шепотом, — вы всегда старую теплицу сами запираете?