Солнечные берега реки Леты - [30]

Дар этот имел свои недостатки: прощания с местами, которые нравились Мэнни, давались ему с большим трудом, требовали дополнительных затрат нервной энергии, потому что старик, который жил в нем, всякий раз нашептывал: «Больше такого не повторится».

Вот и решению положить конец долгому лету, растянувшемуся до октября, похоже, предстояло стать для Мэнни куда более болезненным, чем все прочие, связанные с отъездом или расставанием. Он чувствовал, что шли последние денечки последнего настоящего отпуска в его жизни. Поездка в Европу стала подарком родителей по случаю окончания колледжа, и он не сомневался, что, вернувшись, увидит на причале их милые, добрые и требовательные лица, знал, что в них прочитает: ожидание того, что он пойдет работать, вопросы о том, а чем он собирается заняться, желание помочь советом и делом, надежду, что он готов взять на себя груз ответственности взрослого человека. С этого мгновения все отпуска станут торопливыми, скомканными, глотками летнего воздуха между работой и работой. «Последние дни твоей юности, – вещал внутренний старик. – Корабль пришвартуется через семь дней».

Мэнни повернулся к спящему другу. Под одеялом Берт вытянулся во весь рост, длинный, тощий. Обгоревший нос торчал перпендикуляром. И тут все переменится, думал Мэнни. После того как корабль пришвартуется, они уже не будут так близки. Как в Сицилии, когда они прыгали со скал в море, как в Пестуме, когда карабкались по залитым солнцем развалинам, как в Риме, когда гонялись за двумя англичанками по ночным клубам. Как в дождливый день во Флоренции, когда они вместе в первый раз поговорили с Мартой. Как в этой долгой поездке в маленьком спортивном автомобильчике, в который они едва втискивались втроем, вдоль Лигурийского побережья к границе, когда они останавливались где хотели и когда хотели, чтобы искупаться или выпить вина в маленьких павильончиках под многоцветными флагами, развевающимися под ярким средиземноморским солнцем. Как в тот день в баре казино в Жуан-ле-Пэне, когда лейтенант объяснял им тонкости беспроигрышной системы. Как в веселые, счастливые предрассветные часы, когда они возвращались в отель, обсуждая очередной выигрыш, а Марта дремала между ними. Как в ослепительно яркий день в Барселоне, когда они сидели в верхних рядах залитой солнцем трибуны, возбужденные и радостные и, прикрывая глаза ладонями, смотрели на матадора, который совершал круг почета по арене, держа в высоко поднятых руках уши быка, а благодарные зрители бросали ему цветы и бурдюки с вином. Как в Саламанке и Мадриде, и на дороге, проложенной по соломенного цвета, жаркой, пустынной земле, простирающейся до самой Франции, когда они пили испанское бренди, крепкое и сладковатое, и пытались вспомнить мелодии, под которые в пещерах танцевали цыгане. Как здесь и сейчас, в маленькой, с выбеленными стенами комнатушке баскского отеля, когда Берт спал, а Мэнни стоял у окна, наблюдая за скрывающимся из виду стариком с ружьем и собакой, а в комнате над ними спала Марта, как всегда, свернувшись калачиком, словно ребенок. И спать она будет, обычное дело, до тех пор, пока они вместе не поднимутся к ней (они всегда поднимались к ней вдвоем, словно не доверяли друг другу это важное дело) и не скажут, что они запланировали на текущий день.

Комнату заливал солнечный свет. «Если за всю жизнь у меня есть право опоздать на один-единственный корабль, – подумал он, – пусть это будет тот, что послезавтра отплывает из Гавра».

Он подошел к кровати Берта, переступая через одежду, валяющуюся на полу. Постучал пальцем по его голому плечу.

– Мастер, встаньте и одарите нас блеском ваших глаз.

По установленному правилу тому, кто проигрывал партию в теннис, полагалось в последующие двадцать четыре часа называть победителя «мастер». Накануне Берт взял верх со счетом 6:3, 2:6, 7:5.

– Одиннадцатый час. – Мэнни вновь постучал по плечу Берта.

Берт открыл глаза, устремив взор к потолку:

– У меня похмелье?

– Вчера мы выпили за обедом бутылку вина, а потом по два пива.

– У меня нет похмелья. – По тону Берта чувствовалось, что открытие это очень его печалит. – Но льет дождь.

– За окном ясное, жаркое, солнечное утро.

– Все всегда говорили, что в это время года в этих местах обязательно льет дождь. – Берт лежал не шевелясь, надеясь на чудо.

– Тебе лгали. Выметайся из кровати.

Берт медленно спустил ноги на пол. Сел, худой, костлявый, голый до пояса, с большущими ступнями, в коротких пижамных штанах.

– Ты знаешь, почему американские женщины живут дольше американских мужчин, Толстяк? – спросил он, щурясь от яркого света.

– Нет.

– Потому что долго спят по утрам. – Берт вновь улегся, но ноги на кровать не закинул. – Планы у меня простые – прожить не меньше американской женщины.

Мэнни закурил, бросил сигарету Берту. Тот умудрился закурить, не отрывая головы от подушки.

– Пока ты тратил драгоценное время на детский сон, у меня родилась идея.

– Брось ее в ящик для предложений. – Берт зевнул и закрыл глаза. – Управляющий награждает седлом из буйволиной кожи каждого сотрудника, выдвинувшего идею, которая, будучи реализована на практике…