Солнечная тайна Изабель - [13]

— Увы, мой дорогой, в реальной жизни, мерзкая черепаха остается таковой навсегда, — честно ответила я. — Но иногда, она принимает прекрасный облик, чтобы сбить людей с толку.

Я вспомнила своего почти что мужа, и меня накрыло волной мстительного удовольствия — они с сестричкой явно не ожидали, что останутся ни с чем. Жаль, что я не увижу их лица при оглашении завещания. Ну, и черт с ними.

На следующий день, после завтрака, мы всей семьей отправились в город, набив большие холщевые сумки тем добром, которое я собиралась продать. Солнце уже поднялось над холмами и над землей поплыли головокружительные ароматы летних трав. Дорога изящной лентой убегала к полоске горизонта и казалось, что изумрудная даль плавно переходит в лазурную, с белоснежными барашками облаков.

Лучиана была недовольна и почти всю дорогу молчала, а мальчишки носились, как угорелые и их веселые визги разносились по всей округе.

Я же размышляла над тем, сколько удастся выручить денег за столовое серебро и фарфор и хватит ли их, чтобы заплатить рабочим. Я понимала, что настоящую цену мне за них не дадут, но по моим расчетам, сумма все равно должна была быть приличной.

Город произвел на меня неизгладимое впечатление…

Высокие мрачные стены из грубого камня обступили нас со всех сторон, и мы какое-то время шли по узким улочкам, которые то убегали вниз, то поднимались вверх. В отличие от открытого сельского пространства, солнца в городе было мало и лишь узкая полоска света, проникала сверху, теряясь в темных углах и сырых подворотнях. В этих улочках можно было легко заблудиться, но на стенах домов я заметила нарисованные стрелки, под которыми было написано, как выйти в определенное место.

Но что меня поразило больше всего, так это статуи Богородицы с младенцем, расположившиеся в нишах домов. Это было так самобытно и прелестно, что я еле сдерживала себя, чтобы не вертеть головой, раскрыв при этом рот.

Наконец, мы вышли на главную улицу, и сразу же стало куда светлее. Появились цветы на окнах и в вазонах возле дверей, радуя глаз пестрыми красками — в бесконечном сером камне стен и дорог, жители городка все же придумали, как разукрасить свою жизнь.

Немного пройдя по ней, мы оказались возле красивой церкви — светлой и легкой, у дверей которой, стояли несколько нищих в темных одеждах. Я подняла голову и увидела на одной из стен стрелку и надпись — церковь Святого Антонио.

Марко и Матео притихли и вцепились в мои руки, немного растерявшись в давящей атмосфере города. Привыкшие к простору, они чувствовали себя зажатыми, и я их прекрасно понимала — к городу нужно привыкнуть.

Миновав высокую башню с часами, мы вышли на центральную площадь, где, похоже, находился центр городской жизни и место проведения различных гуляний. Небольшие магазинчики, гостиница и таверна, все это расположилось на ней, привлекая сюда горожан и гостей города.

Лучиана резко остановилась и, заметив на ее лице всю скорбь мира, я подняла голову, чтобы прочесть вывеску над темной, обшарпанной дверью. Ломбард.

— Может, вы передумаете? Донна… — она сделала последнюю попытку вразумить меня, но я уже стучала тяжелым дверным молотком, уставившись на закрытое окошко в этих самых дверях.

Через несколько минут раздался скрежет, и окошко распахнулось, являя нашим взглядам красное, заспанное лицо.

— Чего надо? — хриплый голос резанул ухо, и на меня пахнуло луком и застаревшими винными парами.

— Мы кое-какие вещи принесли, — я потрясла мешком. — Примите?

— А что там? — мужчина нахмурил кустистые брови. — Мне старье и железяки не нужны!

— Серебро, — ответила я, и дверь тут же распахнулась, впуская нас внутрь.

Ростовщик оказался грузным мужчиной с необъятным животом и одышкой. Темная борода была всклокоченной и неопрятной, но этот непрезентабельный внешний вид никак не вязался с хитрыми, проницательными глазами.

Он провел нас в небольшую комнатку, заваленную всяким хламом, и в ожидании уставился на меня.

Я выставила перед ним все, что мы принесли, и сразу же заметила, как в предвкушении наживы, затряслись его дряблые щеки. Он поманил меня пальцем, и когда я подошла ближе, сказал:

— Тысячу тиров. За все.

— Да здесь одного серебра на десять тысяч тиров! — возмущенно воскликнула Лучиана, услышав его слова. — Побойтесь Бога, сеньор Рикардо!

— Десять тысяч за все, — я подвинула к серебру китайский фарфор, понимая, что больше у этого жлоба не выторгую. — Или все серебро вернется домой. Я не собираюсь отдавать его за копейки.

Он смотрел на меня своими скользкими глазками, и я отчетливо видела, как скачут цифры в его глазах. Рикардо прекрасно знал, что выкупить мы эти вещи не сможем и уже подсчитывал прибыль.

— Что ж, хорошо, — он неприятно улыбнулся и порывшись в ящике стола, выудил оттуда тяжелый мешочек с монетами. — Возьмите донна и приносите побольше таких хороших вещей.

Когда мы вышли на улицу, Лучиана плакала, а я наоборот находилась в приподнятом настроении — деньги пойдут в дело и сожалеть о содеянном я не собиралась.

— Нужно отдать Алонзо долг за кофе и сахар, — она вытерла слезы и глубоко вздохнула, словно свыкаясь с тем, что серебро уже не вернется. — И купить еще, пока есть деньги.