Солнечная аллея - [17]

Тему асбеста госпожа Куппиш терпеть не могла.

— Хайнц, прекрати, это только напрасно нервирует Мишу.

— Мама, почему ты без конца меня Мишей зовешь?! — взвился Миха. — Меня зовут Миха!

— Ничего, тебя не убудет. Миша — русское имя, а ты ведь хочешь учиться в Советском Союзе.

— Но это еще не повод называть меня Мишей! Я же не зову тебя «матушкой».

— А почему, что плохого, если люди будут думать, будто мы друзья Советского Союза? — философски заметила госпожа Куппиш.

— И все равно! Только не Миша! Это звучит как…

— Как Гриша, — подлил масла в огонь дяюшка Хайнц.

Сабина, прервав репетиции «Макбета», закричала из ванной:

— Зовите его Ми-и-ишей, р-у-у-усской душой! — голосила она нараспев, как ей казалось, с русскими интонациями. — Как Пу-у-у-шкин! Как Че-е-е-хов!

— Так твою мать! — рявкнул вдруг дядюшка на чистом русском, после чего, уже по-немецки, добавил: — Русскими нам не бывать!

— Хайнц! — всполошилась госпожа Куппиш. — Только не при мальчике!

— Да почему же не при мальчике! — не унимался Хайнц. — Если под Иванами вы живете даже без телефона, как можно посылать его в Россию учиться! Его там волки обложат, а ему из своего барака даже позвонить вам будет некуда!

Сабина со своим театральным работником и с полотенцем на голове вышла из ванной, на лету подхватывая заветное слово:

— Телефона у нас не будет никогда!

— Моей парикмахерше только что поставили домашний телефон, потому что у нее появился сахар, — начала объяснять госпожа Куппиш, но Хайнц сразу же истолковал ее объяснения по-своему.

— Вам нужен сахар? — спросил он сдавленным шепотом. — Наверно, я могу провезти немного…

— Да нет, у нее сахарная болезнь, и когда у нее инсулиновый голод, или приступ, или как его там, ей нужен телефон.

— Если так, я пишу заявление, — заявил господин Куппиш, снимая колпачок с авторучки, но тут же затруднился. — Только какая у нас болезнь?

Миха про себя подумал: «Крыша поехала — вот какая у нас болезнь».

— Рак легких, — предложил дядюшка Хайнц.

— Рака легких ни у кого из нас нет, — отрезала госпожа Куппиш. — Но у меня лично аллергия на пыльцу.

— А больше ничего? — с надеждой спросил театральный работник.

— Нет, только аллергия на пыльцу, — стояла на своем госпожа Куппиш.

— Дохлый номер, — совсем упал духом господин Куппиш. — Не может быть, чтобы все мы были такие здоровые!

— Это просто позор! — провозгласил дядюшка Хайнц. — В свободном мире у таких аллергиков специальный телефонный сервис имеется, а при коммунизме у них даже телефона нет!

— Телефонный сервис? Это как же? — заинтересовался господин Куппиш.

— Ну, рассказывают, когда какая пыльца летает, — пояснил Хайнц. — Тополиная или там липовая… Это все равно как с медом. У вас просто мед, и всё, а у нас различают: лесной, липовый, гречичный, акациевый…

— И у вас на какую-то пыльцу бывает аллергия, а на какую-то нет? — не веря собственной догадке, спросил господин Куппиш. Он отказывался допустить, что западный индивидуализм способен докатиться до проявлений столь извращенных.

— Именно, — беспощадно подтвердил Хайнц.

Господин Куппиш так и остался сидеть с раскрытым ртом.

— Ты погляди, чего делается, — только и сказал он, обводя глазами всех по кругу.

Тут слово взял подвижник кулис.

— Брехт или Хайнер Мюллер подошли бы к этому вопросу диалектически. Будь они пыльцовыми аллергиками, они бы написали заявление и потребовали создания противопыльцовой телефонной службы, даже если бы у них самих телефона не было.

— И что толку? — сердито спросила госпожа Куппиш. — Что бы это дало вашему Брехту? Много ему пользы от телефонного сервиса, если сам он без телефона сидит? Вот вам и вся ваша диалектика.

— Нет, не совсем, — с трудом сдерживая интеллектуальное торжество, протянул театральный работник. — Когда был бы создан противопыльцовый телефонный сервис, Брехт написал бы новое заявление: в связи с тем что создан телефонный сервис для аллергиков, необходимо установить ему телефон!

— Это еще почему?

— Какой же это телефонный сервис для аллергиков, если у аллергиков нет телефона!

Доводы театрального деятеля звучали подкупающе, тут уж никто не нашелся, что возразить. Только господин Куппиш буркнул:

— Да все равно телефоны ставят только тем, которые в органах.

Если господину Куппишу соседство с людьми из органов явно досаждало, то госпожа Куппиш, напротив, любила показать себя этим соседям с наилучшей стороны — в неизменной роли заботливой матери и хозяйки, сознающей свою верность партийной линии. Она, например, и вправду подписалась на «Нойес Дойчланд», но не для того, чтобы каждое утро ее читать, а только ради того, чтобы центральный орган каждое утро выглядывал из почтового ящика. Специально для этой цели в ящик набили побольше старых газет, чтобы целиком «НД» туда не влезала. Теперь каждый, проходя мимо почтовых ящиков, волей - неволей удостоверивался: Куппиши читают «НД».

Когда подоспел очередной фестиваль молодежи, госпожа Куппиш подкараулила соседа из органов и как бы невзначай столкнулась с ним на лестничной клетке.

— Как хорошо, что я вас встретила, — воскликнула госпожа Куппиш, просияв. — Вы, случайно, не одолжите нам два воздушных матраса, для квартирантов, ведь опять фестиваль молодежи.