Солнцеворот - [2]

Больше всего ему докучал его любимый сустав, выбитый во время прыжков с парашютом. Его сейчас выкручивало с такой силой, что командир еле сдерживал стон. Но стонать и ныть нельзя — бойцы пока в него верят. Но стоит сделать не правильный шаг и все, конец его авторитету, а, значит, и всей дисциплине оставшихся членов группы.

Сейчас совершенно не хотелось ни о чем думать. И без того череп раскалывается. Наконец-то изможденное бесконечным бессонным петлянием и кружением в горах тело, получило отдых. Это все, что сейчас было важно, а остальное подождет. Да сейчас он и не командир вовсе. Так. Простой боец такой же, как все. Ему эти дисциплина и ответственность уже в горле стоят застрявшей костью.

На кой хрен ему все это надо: война, стрельба, потери? На кой хрен его вообще понесло в военные? Сидел бы себе ровно на заднице каким-нибудь бухгалтером или чинушей вшивым и в ус бы не дул. А, если экстрима хочется, шел бы в пожарные. Там этого экстрима завались. Нет же. Насмотрелся фильмов об армейской романтике. Вот-вот! Именно фильмов. «В зоне особого внимания», «Ответный ход». Там мужественный и верный долгу лейтенант Тарасов вытворяет чудеса героизма и смекалки. Ну, и загорелся он после просмотра фильмов стать десантником.

И что теперь? Вот она хренова романтика! Вот он хренов героизм! Из пятнадцати человек в группе осталось только четверо пока еще могущих передвигать ноги и один тяжелораненый в довесок. Боеприпасов мало, жратвы почти нет, медикаментов и перевязочных материалов ноль. Если зажмут где-то в горах и придется принимать бой — жопа. А ведь он чует, что на каком-то этапе их все же догонят, и тогда никакой героизм не поможет.

Хоть бы пурга прошла, следы замела. Так ведь везет же, как утопленникам.

Он открыл глаза. Потолок скального козырька поплыл. Стиснув до скрипа зубы, он поднялся, шатаясь, на слабые ноги. Каждая клеточка его тела кричала ему, что она еще не отдохнула, что еще чуточку покоя ей просто необходима, но, пересиливая боль и усталость, командир, подойдя к уступу, с которого открывался отличный обзор, вскинул бинокль.

В паре километров внизу виден отряд преследователей, растянувшийся в две цепочки. «Двигаются довольно-таки умело, — подумалось ему. — Минут через сорок или через час догонят».

— Суки! — вырвалось у него вслух. — Встаем, мужчины. На том свете отоспимся.

Бойцы нехотя зашевелились, начали вставать, поправлять амуницию, мочиться. Один из разведчиков, взглянув на мертвого, спросил:

— Что с Сашкой делать будем?

Командир обернулся, в покрасневших глазах прописались боль и усталость.

— Придется оставить.

— Оставить? — бойцы насторожились.

— Да, оставить, — попытался рыкнуть командир, а получилось, прохрипел. — Сейчас о живых надо думать. Снимите его с носилок и уложите вон там за камнями. Носилки заберем с собой — какие ни есть, а дрова. Скворца потащим поочередно, меняясь. Шевелитесь.

Он отвернулся. В горле застрял колючий комок, обида на самого себя, на свою беспомощность накатила удушливой волной. Какой же из него командир, если своих людей как мусор на пикнике раскидывает направо и налево.

Он опять скрипнул зубами. Хватит нюни распускать, как гимназистка. Они бойцы, а не какие-нибудь барышни кисейные. Есть необходимость, значит, действовать будем соответственно. И плевать — нравится им это или нет. Чуть расслабишь солдат, и трещина неповиновения уйдет за горизонт. А там и до анархии рукой подать. Всякое послабление на войне порождает трусость.

— Все? — он обернулся к бойцам. Бойцы стояли возле кучи камней. Покойного Сашку уже обложили камнями. Один из бойцов держал в руках жерди, которые недавно были носилками.

— Может, все же крест поставим? — спросил боец.

— Ага! — ответил Романов с сарказмом. — Еще и салют дадим, и батюшку на панихиду позовем. Все будет, сержант, но потом, когда вернемся домой. А сейчас ноги в руки и уходим. Кошмар, ты идешь первым. Будешь тропить дорогу. Власов и Самарин несут Скворца. Я замыкающий. Вопросы? Вот и чудненько. Полетели.

2

Снова искрящийся снег хрустел под заплетающимися ногами. Ветер усиливался и гонял поземку, как озверевший прапор новобранцев. Небо постепенно затягивалось густыми облаками. Значит, будет пурга.

С одной стороны это хорошо — враг может сбиться со следа и уйти куда-то в сторону. Но с другой… можно и самим влипнуть так, что мало не покажется. В горах иногда бывают такие бураны, что не видно собственной вытянутой вперед руки. Ничего не стоит потеряться, растянув цепочку чуть подлиннее. А еще можно провалиться в какую-нибудь трещину, не заметив ее вовремя. А еще… Да, мало ли этих всевозможных «еще» поджидает беспечных самоуверенных глупцов в горах? С горами не шутят.

Когда-то на первом же занятии по горной подготовке у себя в уральском отряде нынешний командир группы, поднявшись всего на один метр на ледник, сорвался и сломал ногу. Все тогда смеялись над ним, а он усвоил для себя урок на всю жизнь, и теперь, ведя оставшихся от группы людей, он старался вести, как можно более безопаснее, так чтобы все остались целы.

Спецназовцы уже по четыре раза сменили друг друга, неся Скворца, не приходящего в сознание, спускаясь в очередное ущелье или распадок и снова карабкаясь вверх. Руки одеревенели, казалось, они состоят лишь из одного только льда, негнущегося, хрупкого, обтянутого потрескавшейся исцарапанной кожей. Легкие рвались от тяжелого дыхания, издавая далеко не музыкальные звуки.