Солнце за нас. Автобиография - [26]
Может, про эту ситуацию еще «Напитки покрепче». Это тоже о расставании. Я написал ее в дороге, когда ездил на студию уже на «Электрозаводской». У меня тогда с Ольгой все не очень уже было. И из меня поперло это «не очень хорошее»… «Холостые папиросы», беспонтово курить — не поможет. Поэтому и напитки покрепче, слова покороче. Когда не хочешь разговаривать — бухаешь. Так проще, так легче, стираются ночи, звонки без ответа, слова и улыбки. И вот он, итог. Вчерашнее лето — смешная ошибка. Все это, конечно, я не продумывал, просто взял и написал.
Голод
Презентацию для прессы нашего первого альбома «Голод» мы провели в клубе «Шестнадцать тонн». Кто-то сказал, что там делают презентации все группы, это, типа, то, что нужно, это круто, это cool. Нам сказали, мы и пошли, а что? Мы-то не знаем, что, где и как делается. Ни клубов не знали, ни людей. Договорились, оплатили выпивку, там же еще фуршет был для журналистов. Была пресс-конференция, камера MTV что-то снимала. Задавали вопросы.
— Вот у вас вышел альбом. Почему «Голод»?
— «Голод» — хорошее слово.
— А вы готовились к презентации?
— Нет, мы готовились к выступлению.
Они же всегда всем задают одни и те же вопросы. Ты издеваешься? «Голод», потому что «Звери» голодные. Слово емкое, но это неважно, «звери» и «голод» — вроде все сходится на уровне ассоциативном… Я надел фрак, пресс-атташе Даша с Врубелем договорились где-то и взяли напрокат. На ногах — красные кеды. Смешно. Как часть декорации. Сцена, она же волшебная — театральная, эстрадная, неважно. Там можно практически все, так же как в кино. Сцена позволяет тебе надеть вещи, которые ты не можешь надеть в реальной жизни, говорить то, что глупо говорить вне ее. Словом, ты можешь там все, чего обычно не можешь. Поэтому нам захотелось, чтобы на сцене было не так, как в жизни, чуть-чуть по-другому, более интересно.
Мы сыграли «Для тебя», «Кольцевую», «Просто такую сильную любовь». Выступили, и все. После я вышел в зал, какие-то люди что-то спрашивают. Ко мне подходят Даша с подругой своей с СТС и еще какая-то девушка с фотокамерой. Подруга говорит: «Это Аня, фотограф, она всех снимает — и „Мумий Тролля“, и Земфиру. Вам с ней нужно фотосессию сделать». В общем, начала рекламировать. А мы уже спешим, уходим:
— Конечно, посотрудничаем! Маня, да?
— Я — Аня!
— Ладно, будешь Маней.
Так мы познакомились с фотографом Анной Макаревич, нашей Маней — веселым человеком с фотоаппаратом и ближайшим другом группы «Звери».
Взрослая квартира
Расставшись с Олей, я от нее съехал. И пока я искал себе новое место жительства, поселился в квартире Сашиного отчима Виталия Александровича на 9-й Парковой. Это была квартира взрослого мужчины, чувствовалось, что хозяин — московский интеллигент. Переехав туда, я как будто попал в другой мир. Там было много книг, на стенах висели картины, на полу лежали красивые ковры, стояла лампа с абажуром, чуть ли не кресло-качалка была, пледом диван накрыт, какие-то статуэтки… Все такое аккуратное, интеллигентское, взрослое. Я попал в этот мир, и мне было очень интересно находиться в этом новом для меня состоянии. Потому что я всегда в шутку — не в шутку мечтал оказаться именно в таком своем будущем — взрослом, зрелом. У камина, в кресле-качалке. Не старость, нет, а чтобы плед, виски вкусный, сигарка. И полено в камине потрескивает. Для меня это как белый костюм с яхтой. Такая атмосфера супердомашняя, супервкусная, благородная. Не то что размеренная, чуть-чуть от Шерлока Холмса — эта ливановская тема в меня вселяла какую-то легкую уверенность. Что-то английское, слегка чопорное. Меня почему-то тянуло к таким декорациям. Если бы меня спросили, где ты хочешь очутиться, я бы сказал, что именно в таком месте. Не в каком-нибудь хайтековском кресле космонавта на 23-м этаже нью-йоркского небоскреба, а в кресле у камина, чтобы сидеть и рассматривать книги. Там было все, начиная с медицинских справочников и заканчивая классикой зарубежной и русской. Тургенев, Толстой, Достоевский. Я не читал, я полистывал. Раз! — и еще какую-то книжечку обнаружил для себя. Два! — открыл, почитал.
Эта атмосфера не то что вдохновляла на творчество, просто когда ты один, тебе гораздо легче им заниматься. Прямо напротив дома был универмаг «Первомайский», а к нему прилегал «Перекресток». И я там скуплялся. «Скуплялся» — это слово какое-то… да? Покупал. У нас на Юге это называется «скупляться» — покупать, скупать товары потребления. Шопингом, короче, я занимался, покупал еду.
Дожди-пистолеты
Я понял, что «Голод» выстрелил, именно на гастролях. И узнал я об этом не из прессы, не от журналистов, которые пишут рецензии. Это я увидел на концертах, когда заметил, что люди поют со мной каждую песню. А ведь кроме двух вещей, на которые были сняты клипы, никто ничего не знал. Альбом разошелся по сарафанному радио, а не по «Нашему». Толчок, конечно, был дан, чтобы хоть как-то заявить населению, что есть такая группа. А дальше хотите — не хотите. Жесткого навязывания не было. Но когда я увидел, что люди знают все песни из альбома и хором их поют, очень обрадовался. И тогда я понял, что любая песня может крутиться на радио или на любую можно снять клип, если она все равно известна людям. И тут встал вопрос: на какую композицию тогда снимать клип? Я почувствовал, что открылось больше возможностей, появилось больше свободы. А от этого и сомнений: если эта песня все-таки очень сложная, наверное, надо взять попроще?
Рома Зверь — самый известный рок-музыкант страны. Он не такой как все, если сравнивать его с другими звездами. И такой же как все, если сравнивать с простыми парнями из районов — кварталов.И никто не ожидал, что Рома Зверь однажды возьмет и напишет книгу, в которой откровенно и безжалостно расскажет о своей жизни, о счастье любить и быть любимым, о радости встреч, о горечи разлук, о друзьях и врагах, о надежах и разочарованиях.Читатель узнает, поймет, почувствует, как из этих жизненных разломов рождается музыкант, рождается артист, которому суждено уехать из родного города и взорвать столичную сцену, изменив само представление о современной молодежной культуре.
Рассказ о жизни и делах молодежи Русского Зарубежья в Европе в годы Второй мировой войны, а также накануне войны и после нее: личные воспоминания, подкрепленные множеством документальных ссылок. Книга интересна историкам молодежных движений, особенно русского скаутизма-разведчества и Народно-Трудового Союза, историкам Русского Зарубежья, историкам Второй мировой войны, а также широкому кругу читателей, желающих узнать, чем жила русская молодежь по другую сторону фронта войны 1941-1945 гг. Издано при участии Posev-Frankfurt/Main.
ОТ АВТОРА Мои дорогие читатели, особенно театральная молодежь! Эта книга о безымянных тружениках русской сцены, русского театра, о которых история не сохранила ни статей, ни исследований, ни мемуаров. А разве сражения выигрываются только генералами. Простые люди, скромные солдаты от театра, подготовили и осуществили величайший триумф русского театра. Нет, не напрасен был их труд, небесследно прошла их жизнь. Не должны быть забыты их образы, их имена. В темном царстве губернских и уездных городов дореволюционной России они несли народу свет правды, свет надежды.
В истории русской и мировой культуры есть период, длившийся более тридцати лет, который принято называть «эпохой Дягилева». Такого признания наш соотечественник удостоился за беззаветное служение искусству. Сергей Павлович Дягилев (1872–1929) был одним из самых ярких и влиятельных деятелей русского Серебряного века — редактором журнала «Мир Искусства», организатором многочисленных художественных выставок в России и Западной Европе, в том числе грандиозной Таврической выставки русских портретов в Санкт-Петербурге (1905) и Выставки русского искусства в Париже (1906), организатором Русских сезонов за границей и основателем легендарной труппы «Русские балеты».
Более тридцати лет Елена Макарова рассказывает об истории гетто Терезин и курирует международные выставки, посвященные этой теме. На ее счету четырехтомное историческое исследование «Крепость над бездной», а также роман «Фридл» о судьбе художницы и педагога Фридл Дикер-Брандейс (1898–1944). Документальный роман «Путеводитель потерянных» органично продолжает эту многолетнюю работу. Основываясь на диалогах с бывшими узниками гетто и лагерей смерти, Макарова создает широкое историческое полотно жизни людей, которым заново приходилось учиться любить, доверять людям, думать, работать.
В ряду величайших сражений, в которых участвовала и победила наша страна, особое место занимает Сталинградская битва — коренной перелом в ходе Второй мировой войны. Среди литературы, посвященной этой великой победе, выделяются воспоминания ее участников — от маршалов и генералов до солдат. В этих мемуарах есть лишь один недостаток — авторы почти ничего не пишут о себе. Вы не найдете у них слов и оценок того, каков был их личный вклад в победу над врагом, какого колоссального напряжения и сил стоила им война.
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.