Солнце взойдёт - [7]

— Не такое уж и невыгодное, — ответил Гангер. — Я ведь могу прочесть только то, что там уже есть, не так ли? И в любом случае это ведь не телепатия, это…

— Озарение, я помню, вы говорили.

— Вот-вот, вы хорошо запомнили.

— Ох, да перестаньте вы! — Штат снова взял карандаш и принялся грызть кончик. — Эти смертные, — осторожно начал он.

— Бывшие смертные.

— Ну хорошо, бывшие смертные. — Штат почувствовал, как его зубы сомкнулись на графитовом стержне. — Полагаю, все они… несут исполнительные функции? Ну там, лесорубы, водоносы и тому подобное?

Гангер покачал головой.

— Напротив, — сказал он. — В основном это высший исполнительный и низший административный уровень. На высших управленческих должностях нет ни одного, но это лишь потому, что они работают относительно недавно, а такие вещи занимают много времени. Приходится, знаете, долго ждать, прежде чем освободится выморочное место.

Почему-то при этом выражении в данном контексте по спине Штата пробежал холодок.

— Но это же… — он поспешил смягчить свою мысль, просто на всякий случай, если кто-нибудь подглядывал. — Это все же как-то не принято, знаете ли. Все-таки смертные…

— Вы хотите сказать, что подобного рода попытки никогда не предпринимались у вас, — Гангер отвернулся от окна, и Штат заметил, за краткую долю секунды, прежде чем успел наложить вето на эту часть своего мозга, что он выглядел несколько изменившимся. — Я понимаю, это трудно принять. Но мы так делаем, и похоже, что это срабатывает. Вот в чем прелесть самому управлять своим кораблем. Если мы и делаем что-то предосудительное, кому какое дело? Мы есть мы, и мы катимся к дьяволу собственным путем. Фигурально выражаясь, — осмотрительно добавил он. — Ну а уж если это работает…

ТРИ

Промежуток, лежащий между первым движением в душе преступного замысла и непосредственным его осуществлением, носит оттенок фантасмагории или кошмарного сна. Дух и смертный его инструмент спорят тогда, и природа человеческая в смятении протестует.

— О черт, почему бы и нет? — внезапно вслух проговорила Джейн и пошла через дорогу к магазину.

— Два кремовых пирожных, будьте добры, — сказала она продавщице. — Нет, пусть будет три. И со сливочным кремом, не с белковым.

Глаза, подобные сверлам из молибденовой стали, буравили ее душу, пока она рылась в кошельке в поисках фунтовой монеты, неубедительно пытаясь выглядеть как человек, покупающий сласти для троих, а не для самого себя.

— Ваш пенни сдачи, — сказала продавщица. — Спасибо за покупку.

Что ж, — думала Джейн, идя вдоль по улице, — а ведь сначала это казалось неплохой мыслью. «Съешь пирожное, девочка, — сказал Отец Лжи, — и ты сама себя не узнаешь после этого». Тогда как на самом деле, подсказывала здравая часть ее разума, единственной ощутимой переменой будут округлившиеся ягодицы. Девушки, съедающие по три кремовых пирожных за раз, только самих себя должны винить, если в конце концов начнут выглядеть как аэростат.

— Ничего, — твердо произнесла Джейн. Человек в коричневом пальто взглянул на нее и слегка ускорил шаг. «Ничего, — повторила она sotto voce,[3] — по крайней мере, они не шоколадные. Если ты начинаешь в середине дня поглощать шоколад, это значит, что пора сложить оружие и готовиться к смерти».

Она отыскала в парке скамейку, села и взглянула на бумажный пакет у себя на коленях. Крем местами пропитал бумагу, сделав ее прозрачной, и она слегка содрогнулась. Если бы в это время мимо проходил нищий, весьма вероятно, что он оказался бы жертвой внезапного приступа ее щедрости; но вокруг не было никого, не считая парочки подростков, нюхающих клей под платаном на той стороне Китайского пруда, и удаляющейся спины бодрого старичка, бегущего трусцой. Ей придется съесть их самой.

Первое прошло без особого труда, хотя она мучительно осознавала, что крем выдавился наружу и распространился по всему ее лицу как монгольская орда. Второе прошло без особого труда до половины; но она ненавидела выбрасывать что-либо, а разгуливать с бумажным пакетом, в котором лежат полтора кремовых пирожных, было бы уж совсем глупо. Поэтому она прикончила его и, пустив свой язык отчищать сладкую слякоть с верхней губы, решительно закрыла сумочку. Ее слегка подташнивало.

— А знаешь, это ведь симптом, — произнес голос позади нее.

Она подскочила. Мало того что с ней в парке заговорил незнакомец — это был тот самый незнакомец, что вчера напугал ее до потери сознания, сперва прочитав ее мысли, а затем пройдя сквозь огромную лужу не замочив ног! Этот факт лишь добавил несколько дюймов к расстоянию между ней и скамейкой.

— Еда, — продолжал незнакомец улыбаясь. — Атавизм, мощный и незамысловатый. Охотник-собиратель внутри нас полагает, что, если у тебя есть еда, остальное уже не имеет значения, и поэтому при первых признаках любых неурядиц мы хватаемся за еду. На самом деле это, разумеется, связано со стрессом; и те вещи, которые мы едим, лишь обостряют его. Довольно непродуктивно для чисто инстинктивной реакции, ты не считаешь?

— Уйдите, — проговорила Джейн.

— У тебя крем на носу.

— Я позову полицейского!

Незнакомец улыбнулся.

— Откуда ты знаешь, — сказал он, — может быть, я и есть полицейский?